Воин-Врач III - Олег Дмитриев
Над ними, укрывшись белёными холстинами, на которые в этих краях был теперь жуткий дефицит, лежали на тулупах и полстях-шкурах Яновы стрелки, и из сотни, и пришлые. Пять десятков нетопырей ушли вперёд ещё вечером, и где находились они, мы с князем могли только догадываться. Как, в принципе, и насчёт остальных-прочих — ни с берега, ни с реки увидеть хоть одного ратника было невозможно. Дед-Солнце взбирался на небосвод медленно, будто нехотя, рассыпая лучи на мёрзлые берега великой реки. Но, пожалуй, даже он бы никого не заметил.
Здесь река делала небольшой изгиб, уходя правее, в сторону Любеча и Чернигова. Войско поляков, что спалило вчера дотла три пустых побережных малых сельца между Припятью и Тетерев-рекой, начинало вытягиваться из-за этого поворота. Красиво шли, залюбуешься: вылетевшие было первыми сторожа-дозорные развернули коней чуть ли не в воздухе, рванув обратно. И потянулись основные силы.
По флангам, вдоль берегов, выступала шагом тяжёлая конница. За ней виднелись и лошадки поменьше. По центру шагали ровно, чинно, закованные в железо пехотинцы с копьями, мечами и топорами. Мечников было немного, от силы десятка три на всю эту бесчисленную тучу. То ли денег Изяславу не хватило, то ли слишком умными оказались гордые паны, заслужившие право носить мечи, оружие дорогое и статусное. По большей части же пехоту составляла толпа всякого сброда, вооружённого кто во что горазд, от топоров до рогатин и просто дубин. И вся эта братия продолжала вытягиваться из-за поворота, надвигаясь на нас, как цунами.
«Ого, страшная штука!» — отметил Всеслав, «увидев» образ высоченной волны, что приходит из океана и сметает на берегу всё: людей, машины, деревья, высокие каменные дома. «Только эти пожиже будут. И эту твою „цуна́мю“ мы им сами устроим.»
Дед-Солнце будто нарочно остановился в зените, на самой верхней точке, глядя на суету и мельтешение забавных людишек, как малыш, застывший возле муравейника. Я, когда маленький был, любил наблюдать за деловитыми чёрными мурашами, когда выпадало свободное время и мама не видела. Нечасто удавалось, потому, что по маминому мнению, ребёнок должен был всегда быть на виду и занят полезным. Эти два непременных условия изрядно попортили мне настроения в дошкольную и школьную, военную и послевоенную поры.
И так же, как карапуз возле шевелящейся горы из хвоинок, Солнце вряд ли догадывалось о том, что же это тут происходило. Почему с одной стороны реки стояли сверкавшие бронями отряды, бесчисленное множество пеших и конных, заполонивших собой всё русло широкой реки, протянувшись до самого поворота чуть ли не на три версты, а с другой за их появлением наблюдала группа из пары десятков всадников? Причём без страха или удивления, будто тоже на мурашей смотрела, а не на смерть свою лютую.
От огромного воинства отделились три всадника и неторопливо направились вперёд. Кони их были сытые, гладкие, дорогие. Под тем, что в середине, гнедой красавец с тёмной гривой, Под пузатым бородатым здоровяком в ярком, шитом золотом кафтане и в красной шапке с высоким павлиньим пером сверху — конь, на которого сразу сделал стойку Алесь: вороной гигант, чуть ли не на полный аршин выше остальных лошадей. Третий всадник восседал на снежно-белом жеребчике, и был, судя по сутане, монахом.
Всеслав внимательно смотрел на то, как шагали неспешно кони вражьих вожаков. Он знал, что Болеслав направил с дядей воеводу Сецеха, что славился беспощадной жестокостью, особенно к чужеземцам. Хотя его и свои недолюбливали и откровенно побаивались. В сутане был, надо полагать, Ламберт, епископ Кракова. Центр композиции являл собой раздувавшийся от предвкушения скорой победы Изяслав Ярославич, бывший великий князь киевский.
Вспомнилось, как когда-то давно старший сын сказал, глядя по телевизору выступление одного хорошего артиста, который со временем стал не то театральным менеджером, не то вовсе партийным деятелем: «Да, прямо видно, как в нём с каждым годом всё меньше Владимира, и всё больше Львовича…». Смотря сейчас на двоюродного дядю, Всеслав тоже отмечал, что в нём стало гораздо больше Изи, чем Славы.
— Отец Иван, давай прокатимся до них, — неторопливо сказал Чародей, легонько подталкивая Бурана пятками и кивая Рыси. Троица оккупантов уже преодолела больше половины расстояния, что отделяло их полки от наших десятков.
Патриарх, что смотрелся в кольчуге на коне так, будто войском руководил именно он, качнул бородой и двинулся рядом. Так на переговоры и приехали, слева Гнат, справа поп.
— Не смог больше негодяев найти, подлец⁈ — взвыл первым Изяслав, когда между нами было ещё метров двадцать. — Разбежались твои голодранцы полоцкие, пёс!
— И тебе не хворать, предатель и изменник, — спокойно поприветствовал дядю Всеслав. А я отметил, как залила лицо бывшего великого князя нездоровая краснота, да аж до синевы. Инсульт бы не разбил, а то он так нам всю игру испортит.
— Как ты смеешь так говорить со мной, щенок⁈ — о, а теперь и вовсе на визг сорвался. Точно того и гляди Кондрашка хватит Изю. От Славы тут не было и следа.
— Ты, тварь подлая, крестное целование преступил, да ещё и братьев своих подбил на это. Ты город, что клялся хранить да беречь, бросил, сбежав трусливо. Ты на Русскую землю привёл воров и убийц. Я говорю чистую правду, как велят мне вера православная и честь воинская, о которых ты, паскуда, знать, и слыхом не слыхивал! — в голосе Чародея отчётливо слышались лязг мечей, рёв пламени и рык дикого, лютого зверя.
— Ты, Изяслав, привёл на нашу землю тех, кто по пути сюда деревни жёг да девок валял, чтоб они тебя подсадили на престол, раз у самого сил взобраться нет, — подключился патриарх. И на смиренного старца не походил. Как бы по матушке не отлаял дядю.
— А ты кто таков, чтоб мне, великому князю Киевскому, указывать? — спросил, как плюнул, Изяслав.
— Я, милостью Божией, патриарх града Киева и Всея Руси, отец Иван! А великий князь на этой реке, как и на этой земле русской, один. И это не ты, что решил на польских копьях домой въехать. Вот великий князь: Всеслав Брячиславич! — голосина у него что надо, конечно. Пожалуй, эту реплику вполне расслышали первые ряды выстроенных за спинами переговорщиков полков. Глядишь, и понял кто, если русской речи обучен.
— Мы предлагаем решить спор миром,