Андрей Марченко - Литерный эшелон
Передатчик немного переделали и установили в многострадальный «Сикорский» Андрея. Ключ поместили под левой рукой, от кабины к килю натянули антенну.
– Не пойму зачем это нам, – бормотал Андрей. – Он же тяжелый до горя! Лучше бы бомбу подвесили…
– Может и так… Но все же попытаемся это использовать. Взлететь сможете?..
– Смогу… И сложнее было – взлетал.
– Тогда – вперед.
Но оторвать самолет от земли удалось лишь в конце полосы. Если бы взлетная полоса была чуть короче или росли бы в конце ее деревья – то Андрей оказался бы первой жертвой радиостанции, установленной на самолете.
Но летное поле спрыгивало в овраг. «Сикорский» перемахнул его, стал набирать высоту над ячменным полем. После – облетел аэродром. Рука коснулась ключа. Он отбил первую радиограмму: «Аэроплан тяжелый, рулей слушается плохо».
Ее приняли на земле, в палатке рядом с командирской. Сабуров стоял на летном поле, наблюдая за аэропланом. Потому радисту пришлось отлучиться от аппарата, чтоб передать радиограмму…
Михаил Федорович прочел ее, отпустил радиста и с интересом продолжал смотреть за самолетом: свалится ли он в штопор, скользнет на крыло или продолжит полет…
Андрей продолжал полет по «коробочке»: в повороте аппарат терял скорость и высоту, на прямых участках – набирал. После третьего круга определенно стало легче – вырабатывался бензин. Но все равно – нос задирался вверх, и появись сейчас германский аппарат – хватило бы очереди, даже выстрела, чтоб Андрей сделал ошибку при пилотировании, рухнул бы вниз, разбился бы – если повезет, то насмерть.
Но нет – небо оставалось чистым. После десятого круга, Андрей отбил еще одну радиотелеграмму: «Иду на посадку».
И через несколько минут аэроплан был на земле.
– Ну как? – спросил Сабуров.
– А будто вы не видели… Это как плавать с камнем на шее. Но я знаю, в чем причина…
– В чем?..
– В балансировке. Мы его всунули, куда смогли… Ежели его рассоеденить и разместить по всему аэроплану может и будет толк…
– Может и будет… Но, думаю, сильно не спасет. Слишком тяжел… А такая светлая мысль была: представьте: вы с воздуха корректирует огонь артиллерии, направляете войска, где враг слабее… Но ее время, видимо не пришло.
Опираясь на знания, полученные в Запасной телеграфной роте, Андрей принялся переделывать передатчик, облегчать его. Скажем, зачем ему столь большая батарея? «Архангел» должен был посылать сигналы на землю месяцами, а в полете вряд ли получится пользовать передатчик более получаса…
Использовал его и в личных нуждах. Забросив антенну на высокий клен, отбивал радиотелеграммы в Петроград. Их принимал Джерри, дежурящий ночами в британском посольстве. В каждый сеанс связи Андрей, среди прочего, передавал весточку Алене. Та, по возможности отвечала. Телеграфные беседы, разумеется, слушали немецкие радисты. Сперва они пытались найти в разговорах хитрый код: что, к примеру, означает «краснуха у Фрола?» Кто такой Фрол? Может быть, какой-то генерал… Краснуха – это, вероятно, симпатия к большевикам, социал-революционерам… Частое упоминание о некой «Таюте» вовсе ввело германских разведчиков в ступор: похоже было, что это какая-та старуха, чьи дела шли совеем отвратительно. И зубов у нее нет, и разговаривать не может, и под себя делает… Но отчего к ее здоровью такое внимание, отчего сводки о нем передают на фронт?..
Позже германские разведчики поняли свою оплошность и слежение прекратили, но простые радисты беседы продолжали слушать. Так иногда безумно одинокий господин подслушивает пустячные беседы соседской пары, желая посредством их хоть как-то разнообразить свое бытие…
А однажды в середине мая пришла шифрованная радиограмма на передатчик «Скобелева». Прочтя ее Сабуров отдал приказ: готовиться к переходу. Снимали все лишнее: убрали в ангары торпеды, с бугелей опустили наземь аэропланы.
Михаил Федорович засел за карты, прокладывая курс, но никому не говорил, куда.
Андрею это было не нужно. Он только спросил:
– Туда?..
Он не стал показывать направление ни взглядом, ни жестом. Да и если бы они были, Михаил Федорович бы этого не увидел: он всматривался в лежащую перед ним карту.
– Туда, – согласился Сабуров.
Экипаж урезали до самого необходимого минимума, брали лишь людей многократно проверенных, да и то не всех. Андрей в полете занял среди прочего и место радиста.
– Ну вот видите, и пригодилось ваше новое умение, – пошутил Сабуров. – А так бы и вас на земле оставил.
Андрей хмыкнул: ну да, оставили бы его на земле, как же… Карман держи шире.
Пока работали, разгружая дирижабль, разговаривали. Как ни странно, мужчины, лишенные женского внимания беседовали совсем не о дамах сердца. Говорили, о том, что давно всем надоело: о войне.
Налет Данциг, разумеется, мало повлиял на ход всей войны. Фронт откатывался на восток. Налет патриотизма быстро испарялся. А усталость, недовольство – накапливались.
Резун уже вышел из ангельского чина вольноопределяющегося и получил погоны прапорщика: первый офицерский чин, вводимый только в военное время. «Курица – не птица, прапор – не офицер», – говорили за спиной, а то и в лицо Резуну.
Но он на правах недоофицера и опытного стрелка бурчал:
– Вот послушайте, господа… Положим, неудача в Японской войне обошлась нам восстанием 1905 года. И это, прошу заметить, война на краю империи, в которую было немного народа втянуто. А тут – центр страны, многие города наводнены беженцами, ранеными. Затем действует такая простейшая арифметика: если территорию, извиняюсь, просрали за год немцу с его газами, аэропланами, дирижаблями, то нам, лапотным, чтоб ее отвоевать надо времени ну хотя бы в двое более. А потом еще до Берлина идти…
Из дирижабля выгружали тяжелые ящики с патронными обоймами. Подавали их через открытое окно – иллюминатор. Резун работал внутри, Андрей снаружи. Поэтому, когда снова столкнулись лицо к лицу пришлось отвечать:
– Так доходили уже ведь, при Елизавете Петровне Салтыков брал! Потом когда Наполеона гнали!..
И разошлись в разные стороны: Резун за очередным ящиком, Андрей с предыдущим – к лафету.
Когда вернулись, оказалось, что прапорщик придумал новый довод:
– Так это когда было?.. «Времен Очакова и покоренья Крыма»! Да и император у нас ныне – совсем не Александр Благословенный и даже не Александр Освободитель!
– Что там у вас?.. – бросил, спускающийся по трапу Сабуров. – Долго копаетесь! Мы уже как четверть часа должны быть в воздухе.
Но помогать сам не стал, а улыбаясь, присел на лафет.