Андрей Марченко - Литерный эшелон
– Взгляните на компас! – воскликнул мичман.
Магнитную стрелку кружило и бросало, будто она была щепкой в водовороте.
Далее столь же легко и плавно, внеземное судно облетело вокруг дирижабля и отправилось куда-то на юг.
Сабуров громко выдохнул, стер с лица проступивший пот. Проговорил:
– Знаете, я им так благодарен… За то, что они нейтральны… Они ведь могли нас просто протаранить даже не поцарапав свой фюзеляж…
– Сообщим в Петербург, моему бывшему начальству? – спросил Андрей.
– А зачем?.. Что мы им скажем такого, чего бы они не знали? Что видели инопланетный корабль? Так и они видели…
– Можно сообщить о компасе…
– Хотите – пишите. Я ничего слать не буду… Просто запишу в вахтенном журнале, что имели встречу с неопознанным дирижаблем неизвестной конструкции – и довольно.
***Через три года об этом случае Андрей рассказал об этом случае Лихолетову. Тот поверил в сказанное легко. Да и как тут не поверить, когда в полуверсте от места разговора лежала похожая летающая тарелка.
Олег лишь спросил:
– А точно не припомните, когда это было? В каком году?
– В пятнадцатом…
– А не в шестнадцатом?..
– Да что вы. В шестнадцатом фронт был восточнее.
– А число, конечно же, не припомните?.. Хотя бы приблизительно?
– В начале августа это было… Или в конце июля. Да точно, в конце. Еще до Успенского поста, до Медового спаса, но после Илии…
Лихолетов кивнул: все сходится. Из шкафа он достал папочку, развязал тесемочки, нашел вырезку из газеты, протянул ее Андрею:
– Вот, читайте.
В заметке говорилось о первом-дробь-пятом батальоне Норфолкского полка, который в августе 1915 года принимал участие в Галлиполийской операции. Во время атаки на деревушку среди белого дня, на глазах десятков свидетелей, двести с лишним человек вошли не то в туман, не то в облако, и более их никто не видел.
Любая война, да и не только она, оставляла солдату или матросу шанс пропасть без вести. Сегодня его видели, а завтра уже нет. Но пропажа двух сотен днем, да еще при очевидцах… К тому же туман днем, в августе… Нет-нет, может там такие погодные условия, но все-таки как-то все к одному. Да и описание облака уж сильно походило на инопланетный корабль: серебристое, плотное, словно не из пара, а какого-то материала, способное опускаться, взлетать, двигаться против ветра.
– И какие выводы я должен из этой статьи сделать?.. – спросил Андрей.
– Это уж вам решать.
– Мы подвергались смертельной опасности?..
– Отнюдь. Опасность наверняка была, но другого рода… Я думаю, пропавшие английские солдаты живы и даже в добром здравии, но домой они не вернутся…
– Не пойму я вас…
– Я, было, думал: ежели они действительно сюда летают, и может быть даже жизнь на земле зародили, то зачем?.. Просто ради опыта?.. Но опыты ведь тоже для чего-то делают. Сомнительно, что ради пищи…
– Да не томите уже, – поторопил Андрей.
– Думаю, им нужны как раз солдаты: существа разумные, но в то же время решительные, склонные к разумному риску. Может быть, на каком-то этапе развития они напрочь утратили эти свойства. Стали слишком гуманны, чтоб убивать, слишком ценят свою жизнь, чтоб пойти на риск…
– И поэтому в бой посылают других?..
- А что тут такого? Французы шлют в бой зуавов, англичане – родезийцев, индусов… Да и в конце концов это только мое предположение…
Крещение дочери
Вторую военную зиму Андрей тоже провел в Петербурге с семьей.
Дабы совместить приятное с полезным по совету Сабурова, Андрей определился а Запасную роту на курсы телеграфного дела.
Там он был единственным в таком высоком чине: перед ним робели даже учителя и инструктора в чинах все более фельдфебельских. Учащиеся же отдавали честь, но сторонились. Ответно Андрей не лез к ним с любезностями. Занимал крайнее место, и к нему обычно никто не подсаживался.
Учился работать с телеграфами разных конструкций от допотопных «татарских гальванометров» фабрикации «Сименс-Гальски», тикерных аппаратов до новейших радиопередатчиков. Сперва ключом учился отбивать морзянку, после – осваивал более сложный код Бодо.
«Скобелев» на зиму опять ушел на плановый ремонт и модернизацию. Дирижабль получил лучшие двигателя, на него поставили радиостанцию. При ней, правда, был штатный радист в звании прапорщика. Это несколько расстроило Андрея:
– А я на кой учился?..
– Знание не бывает ненужным. Ненужная в жизни только глупость.
С этим трудно было не согласиться.
От учебы отвлекали события вполне мирные. 22 января 1916 года у Андрея родилась дочь. Девочку назвали Анастасией в честь Андреевой бабушки, или как ее тут же стали называть в семье – Таюткой.
Ребенка крестили в маленькой церквушке недалеко от дома.
Крестным отцом позвали Сабурова, а крестной – тетею Фросю.
– Не опасаетесь? – у входа в храм спросил Андрей у георгиевского кавалера. – Не раздумали?
– А чего мне опасаться? – удивился Сабуров.
– Крестный Фрола уже в мире лучшем. Не боитесь, что мои дети вам горе принесут?
Фрола крестили Грабе и Аглая. Новоиспеченный генерал к крестнику наведывался редко, а после и вовсе погиб.
Михаил Федорович возмутился:
– Вот вы, Андрей, простите, но когда умный, а когда – дурак-дураком. Ну как дети могут приносить несчастия? Да и такая судьба у военных – быть убитыми. К тому же действительно грустно, когда крестник умирает ранее крестного. Кстати, а кума ваша как поживает?..
Вопрос поставил Андрея в тупик: куму он видел последний раз, кажется, как раз на крещении. Но на помощь пришла Аленка:
– Аглая давно не писала, но, кажется, все хорошо…
– Ну вот видите, как все хорошо! – улыбнулся Сабуров.
Таинство крещения совершил батюшка сотворенный, видимо по подобию Бога-отца, такого, каким его представлял: косматый и бородатый старик, со взором мудрым и в тоже время – жизнерадостным, веселым.
После устроили праздничный ужин в тесном кругу. Тетя Фрося из старых запасов достала наливки, но, сославшись на то, что ей завтра рано вставать и ехать на рынок, ушла спать. Затем, почти сразу откланялась и Алена. Таюта уже проявляла характер ребенка неспокойного: регулярно путала ночь и день, и пока дочь спала, ее родительница желала тоже отдохнуть.
Оставшись наедине с Андреем, Михаил Федорович разоткровенничался:
– А вообще завидую вам! Семья, дети, семейный очаг – это здорово! А я, верно, так и проживу жизнь бобылем, помру, потомства не оставлю!