Дмитрий Хван - Царь с востока

    - Великий государь ожидает! - приказной голова медленно поднялся с резного креслица, стоявшего у покрытой гобеленами стены.

    Пройдя в раскрытые солдатами Корельского охранного полка, расквартированного в Несвижском замке двери, Афанасий оказался в рабочем кабинете царя. Там же находился и Фёдор Ртищев, склонившийся над расстеленной на столе картой.

    - А-а! Афанасий! Друг мой! Рад видеть! - Никита Иванович, искренне улыбнувшись, подошёл к склонившемуся в поклоне боярину, приобняв его за плечи. - Как добрался?

    - Слава Богу, государь, слава Богу, - проговорил, кивая, Афанасий. - Как здоровье твое?

    - Недурно, друг мой! Лекарь-то у меня зело знатный! - со смешком пробасил царь, обходя Ртищева, замеревшего у края стола с зажатыми в руках костяными фигурками.

    Романов поманил боярина к столу, кивая Ртищеву:

    - Фёдор, покажи сызнова.

    Ртищев, слегка поклонившись, заговорил, выставляя на карте костяных воинов:

    - Нынче в Каменце... И Брацлаве полки стоят. На Перекопе... И в Очакове. В Корчеве и Азове. Турки силы не сбирают, токмо в Хотине, как пишет князь Барятинский, сильный гарнизон. Кизи-Кермен сожжён и разрушен, а по Днепру плаванье свободно.

    - Ангарская типография... - Афанасий, внимательно осмотрев немалый лист плотной бумаги, прочитал и слова на печати, что стояла в углу её.

    - За карту сию сибирского царя благодарить надобно, - подтвердил государь. - А фигурки из клыка мамонта резаны. Как и те шахматы, что были присыланы в позапрошлом годе.

    - Будем ли мир с султаном заключать, государь? - посмотрел на Романова боярин. - Ныне самое верное время - в угорских и молдавских землях неспокойно. Пусть и Леопольд Австрийский больше грозится, нежели дело делает - верно, ждёт, покуда турки с нами сцепятся, чтобы Угорию себе взять.

    - Черкасский о том же пишет, - негромко проговорил Ртищев. - Время верное. Крым от мора долго не оправится, а ногаи разбиты и рассеяны.

    - Коли султан пожелает говорить о мире - будем говорить, коли нет - то пусть пробует Азов или Очаков отнять, - пожал плечами Никита Иванович. - Пороху и ядер у нас много.

    - Как бы они флот не привели свой, - снова заговорил Ртищев. - Справимся ли? Что Тромп говорит?

    - Зачем ему что-то говорить? - улыбнулся царь. - Его дело воевать.

    После этих слов царь надолго задумался, осматривая карту. Как же разительно она отличалась от всех виденных им прежде! Совсем иное исполнение, хоть и работали с нею лучшие из картографов Руси, делая на листе подписи тех мест, кои упустили ангарцы.

    - Великий государь, - молвил в тишине глава Польского и Литовского приказов. - Ежели я более не надобен, позволь мне откланяться...

    - Фёдор Михайлович, не буду тебя задерживать более, - отвечал государь Ртищеву. - Верно, ты сейчас в Вильне надобен. Езжай с Богом! Первым делом посети Ригу и сообщи о моих новых предложениях, пусть Карл подумает.

    - Теперь миллион талеров золотом? - усмехнулся Ордин-Нащёкин.

    - За Ригу и Ревель оного много будет, - благодушно махнул рукою царь. - Ну да ладно, не жаден я, а Карлу прибыток в казну немалый будет, ежели продаст он мне остатки шведских владений в Ливонии. Всё одно торговля наша через курляндские порты да Пернов идёт. Нарва да Ревель захирели вконец, людишки бегут оттуда. Друг мой, герцог Якоб на Ригу через трубу смотрит...

    - Жаль, дочь герцога Луиза Елизавета столь молода, государь, - вздохнул боярин. - Лучшей пары бы и не сыскать.

    - Что ты мелешь, Афанасий? - беззлобно ответил государь. - Видел я её в прошлом годе в Митаве - она же дитя ещё!

    - Она дитя, то верно, государь, - смиренно опустил голову Ордин-Нащёкин. - Но, быть может, в немецких землях...

    - Полно, - отмахнулся Романов.

    - Великий государь! - воскликнул Афанасий. - Но как быть нам, верным слугам твоим?!

    Никита Иванович устало опустился в кресло, вытянув ноги. Взяв со столика рядом изящный колокольчик, царь энергично потряс его. В сей же миг в приоткрывшуюся дверь неслышно проскользнул слуга, склонившись неподалёку.

    - Пусть заварят чаю ангарского... И подать мёду с орехами, мне и гостю моему.

    Проводив служку глазами, Романов дождался, когда закроется дверь, и вновь посмотрел на боярина:

    - Эх, Афанасий...

    - Великий государь! - упал на колени приказной голова. - Ещё у меня дело важное к тебе имеется! Верно, ты и сам слыхал, что давно уж разговоры идут - давно пора тебе императорский титул принять! И патриарх Павел о том говорил...

    - Павел? - брови Романова удивлённо изогнулись. - Хм... В прошлом годе мне друг Якоб советовал именование принять, как древние цесари Римские именовались. Что ж, коли Павел о том заговорил, пусть он и обратится с этим ко мне. Если гордыня его...

    - Не говори так, государь! Как митрополит Макарий убедил Ивана Великого царём именоватися, так и патриарх Павел убедит тебя императорство принять! - убеждённо и яростно говорил боярин. - И не гордыня то, а обида на нелестное твое к нему отношение. Ежели ладно меж вами будет, то и на Руси ладно станет!

    Царь молчал, насупившись. Вскоре принесли чай и угощенье. Слуга разлил ароматный напиток по китайским чашкам, привезённым купцами с Востока, после чего всё так же неслышно удалился.

    - Ты прости меня государь, за дерзость мою, - тихим голосом возобновил разговор Афанасий. - Но есть у меня мыслишка...

    Продолжил он только после одобрительного кивка Романова:

    - У сибирского царя Сокола, сын есть - женат он на сестре царя корейского, а ещё есть иной сын - тот и не женат вовсе. Вот когда... придёт время, великий государь, быть может, коли выборы властителя Руси учинятся - не будет ли излишним кандидат сибирский? Ведь в прежние времена при избрании светлой памяти Михаила Фёдоровича был и сибирский царевич Алей на Собор вызван.

    - Ох, замутил ты мне голову сегодня, Афанасий! - слабым голосом проговорил Никита Иванович, прикрыв глаза. - Прошу, уймись. Угостись чаем, а о делах завтра говорить будем. Сегодня я хотел с тобою письмо Фердинанду составить по турецкому вопросу. А ты - вона как...

    - Прости государь, токмо от сердца речи веду, - поклонился боярин. - Не гневайся. А письмо мы составим, нешто первый раз?

    Романов, наконец, позволил себе улыбнуться. Он снова потянулся за чашкой - Никита не любил стылого чая.

    Крепкий и холодный ветер дул с востока, с мелкой лужи, по ошибке именуемой морем. Турки называют его Белым, а русские, недавно обосновавшиеся на его берегах, говорят, что море это Азовское, по имени бывшей турецкой крепости, которую они захватили. Унылые берега этого водоёма - несусветная глупость называть его морем, навевали смертную скуку, которую не перебить тем огромным жалованьем, что предложил русский царь при личной встрече в своей новой столице, отвоёванной у поляков. А вот в Крыму стало веселее - три корабля русского флота, вооружённые поистине отличнейшими пушками уничтожили буквально всё, что могло плавать - турки лишились нескольких галеасов, десятка полтора галер, а мелких судов никто не считал. И не жалко было тратить на них ядра? Но русский капитан Алексей Головин, который после окончания контракта Корнелиуса Мартинсона Тромпа, готовился стать адмиралом, рад был каждой тренировке своих бомбардиров в утоплении любой лохани. А потом был Очаков! Славное дельце!