В. Бирюк - Парикмахерия

Кто-то из эмигрантских русских писателей упоминает российских аристократок, оказавшихся в Стамбуле после разгрома Врангеля, где они использовались в качестве «женщин без спроса». То есть, клиенты их согласия не спрашивали, наклоняя в удобную для себя позу в ближайшей подворотне или закоулке. Другой русский писатель из почвенников, приводит как-то восторженный рассказ исконно-посконного молодого православного крестьянина о поездке в город в богоспасаемой Российской империи: «Там бабы из фабричных — такие голодные. Ты ей хлеба горбушку дашь — так она под тобой её и сожрёт».

Поскольку, с одной стороны, Кудряшкова ничего в ходе происходившего процесса не жевала, а с другой — Ивашко явно её согласия не спрашивал, то передо мной был вариант из жизни российской аристократии. Что вполне возможно: если бы я тут не появился, то Кудряшок с женой понаделали бы, возможно, кучу детишек. Их отпрыски, может быть, стали бы российскими дворянами. И, изгнанные из страны волей трудового народа, вернулись бы, наверное, к исконно-посконному, к своим глубоко народным корням. Шелуха культуры, воспитания, цивилизации довольно легко слетает с большинства людей при изменении условий существования. Проще: когда кушать очень хочется.

Бабёнка ритмически охала, пыталась уползти, пыталась встать поудобнее. Если раньше для Ивашки было слишком низко, то теперь стало слишком высоко. Он уже и на цыпочки поднимается. Наконец, ему это надоело. Он ухватил бабу за ворот рубахи и одновременно нажал на крестец. От этого полузадушенной даме пришлось приподняться передней половиной тела и чуть опуститься задней. Ивашка убедился в совпадении взаимодействующих горизонтов, удовлетворённо крякнул и продолжил свой «проходческий» процесс. Уже не сопровождая его высоко-эмоциональными и резко негативно окрашенными выражениями и междометиями.

Всё — как обычно, всё как всегда — Ивашка получил от меня втык. Очень расстроился и обиделся. И тут же нашёл на ком можно сорвать свою обиду. Вот стоит на четвереньках на столе молодая женщина, в терминологии моих современников — юная девушка-школьница. Класс восьмой-девятый, наверное. В неудобной раскоряченной позе, с торчащей кверху голой задницей. С душащим, стянутым на шее, воротом. С отнюдь неласковой лапой озлобленного мужика на своём теле, мнущего ей то поясницу, то ягодицу. Терпит. Просто потому, что я одному из своих людей соизволил выразить своё неудовольствие. В острой, запоминающейся форме. В форме мордобоя лица, стоящего выше её в стайной иерархии. Вышестоящее лицо получило по лицу, и теперь передаёт полученное — нижестоящему. В удобной для себя форме, в подходящее место. Спускает, так сказать, по «вертикали власти».

Пожалуй, стремление туземцев к хоть чуть более высокому стайному статусу имеет основания. Действующих ограничений, сдерживающих, защищающих нижестоящих от самодурства вышестоящих — здесь практически нет. «Закон, что дышло — куда повернул, туда и вышло». Русская народная мудрость. А обычай — ещё «дышлее». То-то простой народ в Древнем Риме требовал записи законов. А то эти патриции так обычаи крутили… как дышло. Это, кстати, и тебе, Ванёк, зарубка на память — не надейся на защиту закона, обычаев, приличий… А уж на гуманизм и общечеловечность… «Выгрызать всё своё — зубами».

Шорох за спиной заставил меня обернуться. В темноте ночи, в неярком свете ещё только восходящей луны у стены сарая стоял «горнист». Чуть покачиваясь на нетвёрдых ногах, морщась от каждого своего движения, он безотрывно смотрел в освещённый дверной проём поварни. Там, как на сцене театра — происходило. Действо оказывало на «горниста» совершенно завораживающее влияние. Он не оторвал от этой подсвеченной рампы взгляда, даже когда я подошёл к нему.

– Ты чего встал? Иди, ложись.

– А? Я… Вот… слышу… А тут… Г-господине! Отдай мне её в жёны! Христом-богом прошу! В-верой-правдой служить буду! Ж-живот за тебя положу! Ничего не пожалею-ю-ю! Отдаи-и-и-и-й…

Офигеть! В подтверждение своих клятв «горнист» попытался встать передо мной на колени. Держась одной рукой за стенку сарая, он очень неуверенно стал опускаться, вскрикнул. Видимо, в том момент, когда свежие струпья на рубцах от плети начали рваться. Дёрнулся от острой боли и, взвизгнув, рухнул на бок. Но упрашивать меня не перестал.

– Господине! Дозволь жениться! Яви милость!

От боли ли, от волнения ли — он заплакал. Лежит крупный здоровый парень, свернувшись на земле калачиком. И у него слёзы ручьём текут. Я попытался поднять его, подхватить. От моего прикосновения он снова взвыл: спина плетью расписана — не прикоснуться. В тёмном дверном проёме сарая забелело чьё-то лицо.

– Чего стоишь? Помоги. Видишь — человеку плохо.

Я склонился над жалобно рыдающим «горнистом». И с некоторым опозданием вскинул голову: рядом со мной стоял Чимахай. И смотрел. Чуть выше моей головы. Твою маман! Я же уже так попадался! У меня же шашка в ножнах на спине! В прошлый раз Корька вот в такой позиции её и выдернул. И я чудом тогда жив остался. Снова — на те же грабли.

Куча всякого попаданско-ролевого народа лихо носит железяки на спине, некоторые даже и назад клинок в ножны вставить могут. И никто не говорит о том, что при наклоне или в положении «на коленях» — вероятный противник получает удобный доступ к рукояти твоего собственного оружия.

Я успел подавить первое желание — отскочить. Наоборот — не сдвинулся с места, глядя в глаза Чимахаю. Только подтянул левой рукой положенный на землю берёзовый дрючок. Вот теперь можно медленно встать.

– Я думал — он о брате своём печалью исходить будет. А он вот — жениться просится.

Чимахай будто проснулся. Сглотнул, перевёл взгляд на меня, потом на всхлипывающего горниста.

– Ага. И по брату плачет. И по любовнику своему. Они же 12 лет как муж с женой жили. Не знал? Знал, значит. А откуда? Вона как… А у нас почти все знали. Покрывали перед пророчицей. Ну и сами-то иной раз. Я-то? А у меня чего, яйца деревянные, что ли? Только он как вашу бабёнку увидел… Ну, он-то и раньше не великого ума был. А тут и вовсе — глаз не отводит. И ходит, а будто спит. И всё в её сторону голову разворачивает. Любовь, видать, случилася.

– Серьёзная, видать, любовь. Если он на ней жениться хочет. И бритой, и битой, и больной, и всеми пользованной. Слышь, парень, а чем она тебе так за душу взяла?

Всхлипывание прервалось. Кряхтя и охая при каждом движении, парень, с нашей помощью, поднялся на ноги. И глубоко задумался.

Я понимаю — вопрос дурацкий. Русская народная мудрость чётко определяет причину и следствие: «не по хорошу — мил, а по милу — хорош». И тут мудрость останавливается. Даже — народная. Доискиваться до первопричины в этом вопросе продолжают и в третьем тысячелетии.