Зов орды - Эд Кузиев
Щека горела, словно от ожога, в боку кололо, а ноги, сбитые в кровь – едва подчинялись ей. Она сглотнула и подняла клинок. Ей бы сейчас нормальный меч, а не эту степную дешевую, одноручную подделку, предназначенную для того, чтобы рубить с седла. Одноручный цзянь, прямой, благородного вида, обоюдоострый, квинтэссенция искусства фехтования, с таким в руке она могла бы показать этим варварам, что такое меч в руке у дочери семьи Шин. Вот такой меч ей нужен сейчас.
Она подняла руку и машинально потерла горящую щеку. Там на щеке – след от кнута. От кнута!
— Эй! Девка! Бросай железку, а не то поранишься! — насмешливо кричал ей всадник со спины своего низкорослого и мохнатого коня.
— А ты пойди и забери! — процедила ему в ответ. Она – свободна, на руках и ногах нет кандалов, в ее руке – оружие. Все, чего она так ожидала все это время, пока подлые предатели ее семьи – захватили ее в плен и продали на рынке, а покупатели – преподнесли в дар какому-то старому варвару. Она уже пыталась бежать, дважды. Потому на нее и надели кандалы, которые варвар снял только вчера, в день, когда должен был возлечь с ней… но ночью случился пожар. Ночью случилось нападение. И едва открыв глаза – она тут же была связана длинной веревкой. Но в ее ладони был сжат наконечник от стрелы, который она успела выдернуть из войлочной подкладки. Острый и широкий наконечник, предназначенный для недоспешного воина, чтобы пустить кровь волной, такой вполне может служить небольшим ножом, таким вот наконечником можно и упряжь подлатать и даже варенного мяса с костей наскрести… и конечно же веревку перерезать. Чуть отойти от стойбища, подальше, вместе с причитающими девушками и женщинами, связанными одной веревкой в вереницу, чуть отойти… перерезать веревку. Но сперва – привлечь внимание погонщиков, их не так уж и много. Но они шли и шли, а погонщиков было слишком много для нее одной. Она наверняка сумеет убить одного, застав его врасплох. Если повезет – то двоих. А потом? Сразится с десятком воинов? Нет, в свои лучшие времена она бы наверное сумела… в конце концов ее с детства обучали искусству пресечения боя, обучали как иметь дело с превосходящим противником. Такие как она – всегда слабее чем мужчины. Однако с момента как в ее руке появляется меч – все может измениться. В борьбе она проиграет любому мужчине, но фехтование — это не борьба. Это искусство. И будь у нее в руке ее фамильный цзянь с длинным, прямым лезвием и навершием в виде цветка лотоса, с прикрепленной к ней красной шелковой кистью на длинном шнуре – она бы, наверное, смогла. Меч в руке, настоящий, хороший меч, а еще – если бы ее руки не дрожали от голода и усталости, если бы ее босые ноги не были сбиты в кровь долгой прогулкой в веревках под окрики погонщиков и тычки древком копья в спину. Если бы…
— Слушай, я тебя по-хорошему прошу. — всадник наклонился вперед, перегибаясь через луку седла: — выкинь ты эту железку, ты же все равно ею махать не умеешь, я же вижу.
— А ты с коня своего слезь и подойди поближе, – ответила она, взвешивая в руке кривую уханьскую саблю. Баланс здорово смещен к острию, тяжелей, чем она привыкла, плохая сталь, неудобная рукоять… нет, она, конечно, сможет что-то показать и с этой железякой в руке, но такое оружие вообще не предназначено для фехтования. Уханьская сабля предназначена для одного – чтобы приподняться на стременах и вот так – обрушить на пешего удар сверху вниз, да с оттягом, так, чтобы аж в ладони отдалось. Подлое оружие. Не для фехтования, когда равный с равным, стоя на земле, а для того, чтобы добить спешенного или безоружного.
— Я же еще раз кнутом тебя могу перетянуть. – всадник распустил кольца свернутого кнута к земле: - и вообще бить до тех пор, пока ты эту штуковину не в силах будешь в руках держать.
— Конечно. Бить кнутом женщину – это так по-степному. В вашей традиции. – она сплюнула на землю: - даже боишься со мной на равных биться.
— Хей! — прозвучал веселый голос. Еще несколько всадников подъезжают и берут ее в круг. Прекрасно. Просто прекрасно. Говоривший – шире в плечах, держится в седле уверенней, в руке – копье, к седлу приторочен лук с колчаном, а с пояса свисает кривая сабля. Конечно же уханьская…
— Ханой, ты слышал? — голос подъехавшего всадника теперь звучал насмешливо: - конечно, слышал. Эй, девка, зря надеешься. Наш Ханой не знает, что такое честный бой, он никогда не примет бой на равных, даже от такой, как ты.
— Максуд. — всадник с кнутом покачал головой: — мы же говорили об этом. Неужто обиду затаил?
— Кто? Я? — подъехавший всадник усмехался: — конечно, нет. Мы братья, Ханой. Как там – пальцы на одной руке. Кто же будет упрекать мизинец за то, что в нем нет силы? Ты воюешь, как умеешь. В конце концов, важна только победа, не так ли? Никто не станет смотреть на тебя косо, если ты сейчас возьмешь лук и расстреляешь ее с расстояния… потому опасаешься, что в бою на земле она тебя побьет.
— Я могу обезоружить ее. Выстрелю аккуратно, в живот, – предложил еще один, положив стрелу на свой лук. Наконечник стрелы… она узнала его. Большой, округлый. Такие стрелы предназначены для того, чтобы убивать мелкую живность, не портя шкуры, ну или такой стрелой можно сбить с ног того, кого не хочешь убивать, кого нужно взять живым. Она стиснула зубы и оглянулась. До горизонта – степь. На земле – тела напавших. Чуть поодаль жмутся друг к другу остальные женщины.
— Ты можешь выстрелить. А я могу слезть с коня и отнять у нее саблю голыми руками. А наш Ханой может… наверное кружить вокруг нее, пока она не устанет.
— Максуд! – всадник скрутил кнут: — ты все-таки затаил обиду. Но…
— Ладно. — всадник легко спрыгнул со своего коня и вытащил свою саблю из ножен: — хорошо. Раз так, то мне придется надавать тебе по заднице. Убивать не буду, ты же молодая жена нашего уважаемого наставника,