Тай-Пен - Дмитрий Шимохин

Левицкий обвел взглядом их решительные лица. Он был здесь главным, и ему предстояло принять решение. Преодолевая свою природную осторожность, он кивнул.

— Хорошо. Мы пойдем. Но с максимальной осторожностью. Сафар, Тит, возьмите каторжан. Тайпинов не брать. Возьмем с собой лишь немного золота, для пробы.

Через час небольшой, хорошо вооруженный отряд двигался по раскисшей таежной тропе. Они шли налегке, но тяжело увязая в грязи и переходя вброд ручьи.

Не пройдя и половины пути до стойбища Амги, Сафар, двигавшийся впереди, резко поднял руку, останавливая отряд. Левицкий замер, прислушиваясь.

Сначала он ничего не различил, кроме шума ветра и крика птиц. А затем до его слуха донесся далекий, едва различимый звук. Хлопок. Потом еще один, и еще. Это была не редкая перестрелка охотников. Это была частая, беспорядочная пальба. В стойбище шел бой.

Левицкий и Сафар переглянулись. В их глазах не было страха — только холодная решимость. Левицкий выхватил из кобуры тяжелый револьвер, Сафар проверил затвор ружья. Знаком Левицкий приказал носильщикам залечь в кустах, а сам, вместе с Сафаром и остальными бойцами, начал осторожно, от дерева к дереву, продвигаться вперед, к источнику звука.

Глава 2

Мы вышли из особняка, оставив за спиной униженных и перепуганных купчиков, лежавших среди опрокинутой мебели и разлитого шампанского. Проблема была решена. По-нашему.

В гостиничный номер «Лоскутной» Рекунов и его люди почти внесли на руках обмякшего Изю. Мой одесский компаньон был в плачевном состоянии: сюртук порван, на скуле наливался багровый синяк, а из разбитой губы сочилась кровь. Он не стонал и не жаловался. Молчал, и это было хуже всего. Его просто опустили в кресло, и он так и остался сидеть — маленький, побитый, с отрешенным взглядом, устремленным в никуда.

Убедившись, что он жив и, кажется, цел, я отвел Рекунова в сторону. Посмотрел ему прямо в глаза.

— Степан Митрофанович, благодарю. Вы и ваши люди действовали безупречно. Быстро и без лишнего шума. Я ваш должник.

Он был удивлен. Я видел это по едва заметному движению бровей, по тому, как на мгновение смягчился тяжелый, немигающий взгляд. Он, возможно, впервые увидел во мне не своенравного барина, за которым ему приказано присматривать, а командира, который ценит своих людей. Он молча кивнул, и мне показалось, что толстый слой льда между нами наконец-то дал первую трещину.

Когда Рекунов и его люди ушли, я остался с Изей наедине. Налил в стакан коньяку из дорожной фляги и протянул его своему компаньону. Он взял дрожащей рукой и сделал большой, судорожный глоток.

— Ну, рассказывай, Изя, — спокойно сказал я. — Как тебя угораздило?

Услышав в моем голосе не гнев, а усталое сочувствие, Изя мгновенно преобразился. Молчаливая маска мученика треснула, и из-под нее выглянул знакомый мне одесский артист. Он картинно застонал, схватился за ушибленный бок, а его лицо приняло выражение вселенской скорби.

— Ой-вэй, Курила, это было ужасно! — начал он, строя из себя умирающего лебедя. — Я попался на глаза своим старым… знакомым. Они узнали, что я теперь при делах, что я теперь солидный человек, и предложили снова «чего-то намулевать». Какую-то грязную аферу с векселями. А я им — нет! Я теперь честный коммерсант, у меня партнеры, у меня репутация! Я отказался! Так они, эти поцы, видимо, из мести и заложили меня этим купчикам! А те уже меня подкараулили, прямо у мастерской Левы, он все видел! Схватили, в мешок — и туда…

Он мастерски выстроил историю так, чтобы выглядеть невинной жертвой, пострадавшей за свою добродетель. Я слушал, терпеливо качая головой, мысленно отделяя зерна от плевел. То, что его узнали старые подельники, было правдой. То, что он благородно отказался от аферы… здесь, я думаю, Изя слегка приукрасил действительность.

— Изя, Изя… — сказал я, когда он закончил свою трагическую повесть. Мой тон был не гневным, а скорее отеческим, как у командира, отчитывающего нерадивого, но ценного солдата. — О таких вещах нужно предупреждать немедленно. Я не могу защитить тебя от твоего прошлого, если не знаю о нем. Твои «старые дружки» — это не твоя личная проблема. С той минуты, как мы стали партнерами, это наша общая проблема.

Я посмотрел очень серьезно, так что он перестал стонать и выпрямился.

— Поэтому слушай меня внимательно. Если эти твои… знакомые… появятся на горизонте снова, хотя бы тенью мелькнут, ты немедленно сообщишь мне. Ты не будешь играть в героя. Не будешь пытаться решить все сам. Ты придешь ко мне. Это понятно?

Изя, видя, что его не ругают, а о нем заботятся, искренне и уже без всякой игры кивнул. Маска «умирающего лебедя» исчезла, и на его избитом лице появилось выражение детской, беззащитной благодарности.

— Понял, Курила. Понял. Спасибо.

Я решил не тратить время даром и закрыть самое первое дело, с которого и началась вся эта петербургская эпопея. Велел подать экипаж и отправился в особняк сенатора Глебова.

Встреча наша носила теплый, почти дружеский характер. Мы сидели в его уютном, отделанном дубом кабинете, и он с искренней радостью поздравил меня.

— Это лучшая новость за последнее время, Владислав Антонович, — проговорил он с улыбкой. — Вы не только спасли состояние этих несчастных сирот, но и подарили Ольге Владимировне надежду на личное счастье. Я безмерно рад за вас обоих.

— Благодарю, ваше сиятельство, — ответил я. — И как раз по этому поводу у меня есть еще одна добрая весть.

Я перешел на деловой, но уважительный тон.

— Новое правление ГОРЖД, как только будет официально утверждено, готово выкупить у наследников Левицких необходимый для дороги участок земли. Причем за полную сумму, которая изначально фигурировала в фальшивых документах, двести сорок тысяч рублей.

— Вот как! — Глаза Глебова блеснули. — Справедливость восторжествовала!

— Именно. Но для окончательного оформления сделки, — пояснил я, — требуется одобрение. Ваше, как официального опекуна. А еще согласие Дворянской Опеки.

— Можете на меня положиться, — с удовлетворением кивнул сенатор. — Я немедленно займусь этим вопросом и придам делу самый быстрый ход. Вы провернули невероятное дело, Владислав Антонович.

— Я лишь вернул то, что было украдено, — скромно ответил я. — И в этом мне очень помог один юноша.

— Ах, Плевак! — Лицо Глебова просветлело. — Гений! Невероятный, острый ум. Я поручил