И Намор - В третью стражу [СИ]

    Кто-то подошел сзади, нагнулся, и Татьяна узнала запах – великолепную смесь кельнской воды, крепкого табака и хорошего коньяка. Так пах только один человек... мужчина... Баст фон Шаунбург... Олег Ицкович... ОН ее странных снов... А руки с длинными пальцами пианиста уже легли на клавиши, и...

    – Bésame, Bésame mucho, — Вывел низкий – драматический – баритон над самым ее ухом. Вот только непонятно, над каким, над левым, или правым?

    Но дело не в этом, а в том, что...

    "Ох! Царица небесная, да что же он со мной делает!"

    Это от него так пышет жаром и страстью, или это у нее... началось?

    — А по-русски? — Доносится из тумана хриплый, на октаву севший вдруг голос Кисси.

    "Низкое меццо-сопрано..." — Почти автоматически отмечает Татьяна, вспомнив уроки "бельканто" в первом управлении Разведупра.

    — Могу попробовать, — откликается Олег, и от его голоса у Тани мороз вдоль позвоночника и жар в щеках. — Но не знаю, что из этого выйдет... Bésame, Bésame mucho... Ну, э...Целуй меня, целуй меня много, Как будто это была, есть... тьфу! Эта ночь последняя. Целуй меня, целуй меня много...

    — Ты целуй меня везде, — прыскает где-то в тумане подлая тварь Кисси. — Восемнадцать мне уже...

    — Отставить отсебятину! — Командует чей-то решительный голос. — Цыц, веди, плиз, мелодию... Сейчас мы вам с Олежкой, дамы и господа, такую русскую Мексику устроим, мало не покажется! Готов?

    И руки Олега, Баста, — или кто он теперь такой, — снова ложатся на клавиши, и сразу же вступает давешний голос:

    — Целуй меня, целуй меня крепко, — а вот у Виктора голос выше, и, возможно, от этого еще слаще его призыв.

    – Bésame, Bésame mucho, — подхватывает Олег, играющий, все так же склонившись к инструменту через голову Татьяны, и она вдруг откидывается назад, чтобы почувствовать его спиной, потому что... Но нет слов лучше этих:

    – Bésame, Bésame mucho...

   – Como si fuera esta noche la ultima vez. — Ах, какой у Олега голос, какой тембр, и как откликаются на него ее натянутые нервы.

    Bésame, Bésame mucho, — и кровь бежит по жилам в этом ритме, и жаркая нега мексиканской ночи – здесь и сейчас, и словно бы не Олег, а она сама кричит кому-то — Басту, Олегу, ЕМУ! — сквозь плывущую над головой ночь:

    Но и Виктор не молчит, ведет свою отдельную – русскую – партию, легко ложащуюся в ритм великолепной мелодии:

    — Олег, помоги, пожалуйста...

    — Не в службу, а в дружбу...

    — Степа, тебя не затруднит?...

    Вокруг нее разворачивалась какая-то несуетливая, но активная деятельность: кто-то куда-то шел и что-то там двигал, или приносил оттуда, или еще что-то такое делал, но это мужчины, разумеется, а они с Олей приземлились на диванчик и только и делали, что "чирикали" между собой, улыбались, потягивая абсент — "Любительница абсента... или там был любитель?[207]" — дымили... Таня захотела вдруг попробовать 'олькиных сигареток', но Олег решительно забрал их и у той, и у другой.

    — Хватит! Хватит с вас... абсента... Крыша поедет.

    А потом в гостиной возник Степан — "Ведь его зовут Степан, не так ли?" — и громогласно объявил, что "Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!", и всех как ветром сдуло. Есть, оказывается, хотели все, а стол, сервированный мужчинами в столовой, был выше всяких похвал, — в русском понимании этого слова – хотя из горячих блюд имелась на нем лишь большая чугунная кастрюля — "или это уже казаном называется?" — с чем-то мясным, остро пахнущим, дозревавшим, как выяснилось, в заранее протопленной печи на кухне.

    — Сегодня обойдемся без прислуги, — Сказал Виктор, отвечая на немое удивление Ольги. — А завтра... Но завтра придется и за языком следить, и... базар фильтровать, — усмехнулся он. — А то неровен час...

    — А что там так вкусно пахнет? — Спросила Таня, которая, кажется, еще секунду назад не испытывавшая и тени чувства голода, а сейчас буквально захлебывалась слюной.

    — О! — Сказал Олег. — Это нечто! — И он зажмурился в шуточном предвкушении. — Айнтопф[208]!

    — Айнтопф? — На самом деле Таня не спрашивала. Жаннет про этот супчик могла целую лекцию прочесть, но вышел-то как раз вопрос. Вышел и паровозиком потянул за собой оживленный обмен мнениями.

    — Айнтопф? — Переспросила Таня, принюхиваясь к ароматам, поднимавшимся над чугунком, и одновременно кося "голодным" взглядом на блюдо с хамоном.

    — Знаешь, что такое суп гуляш? — Спросила Оля.

    — Ну, — скептически прищурилась Таня. Выражение это в приблизительном переводе должно было означать нечто вроде, "давай-давай – учи ученого!" Но вот беда, вменяемость Ольги нынче явно была весьма относительной, и никаких подтекстов и скрытых смыслов она напрочь не читала. Просто не могла.

    — Так это то же самое, только по-немецки, — благожелательно сообщила юной француженке болгарская баронесса.

    — Ну, я бы не стал столь опрометчиво отождествлять наш айнтопф с вашим гуляшом, — возразил Баст фон Шаунбург своей австрийской кузине.