И Намор - В третью стражу [СИ]

    — Отто Оттович, — сухо поинтересовался Олег. — Отчего вы все время пытаетесь свести наш диалог к примитивному "ты пришел ко мне, следовательно..."

    — Вы ведь философ по образованию, не так ли? — Штейнбрюк был невозмутим, а Баст к нему, и в самом деле, "сам пришел".

    — А вы? — Задал встречный вопрос Олег.

    — А я солдат партии.

    — Как Рём?

    — Не пытайтесь меня обидеть. — Штейнбрюк демонстративно спокойно достал из пачки русскую папиросу и закурил.

    — Обидеть? — "Удивленно" поднял бровь Олег. — Ничуть. Но если вы так интерпретировали мои слова... Позвольте поинтересоваться, а чем, собственно, какой-нибудь ваш Ягода отличается от наших Штрассера или Рёма?

    — Не хотелось бы вступать в идеологическую дискуссию... — Штейнбрюк уже понял, что попался на детскую "подножку", и сдал назад. Ведь его собеседник был фашистом, а не коммунистом.

    — И не надо, господин Штейнбрюк, — кивнул Олег, как бы соглашаясь, что оба они несколько перегнули палку. — Однако нам следует договориться о двух определениях, к которым мы более возвращаться не будем. Без этого двигаться дальше невозможно.

    — Какие определения вы имеете в виду? — Штейнбрюк был по-видимости абсолютно спокоен и вежлив. Но это была вежливость бездушной машины.

    "А ведь даже не немец... Впрочем, австрийцы..."

    — Во-первых, я не представляю здесь никакой официальной организации Третьего Рейха. — Когда он этого хотел, Олег мог говорить, как по писанному, вернее, как отстукивающая текст пишущая машинка "Рейнметалл". — То есть, я в той же степени должен рассматриваться вами в качестве сотрудника Sicherheitsdienst Reichsführer-SS[198], в какой я могу быть так же описан, как человеческий самец – мужчина или представитель рода людского.

    — То есть, вы здесь не по поручению господина Гиммлера или господина Гейдриха?

    — Товарища Гиммлера, если быть точным. — Поправил собеседника Олег. — Нет. Я их не представляю.

    — Очень хорошо. — Штейнбрюк сделал вид, что не заметил слова "товарищ", прозвучавшего в крайне неприятном для него контексте. — Но я-то как раз представляю здесь некое государственное учреждение моей страны, и мне надо передать моему начальству нечто более существенное, чем "ко мне обратилась тень отца Гамлета".

    — Ну что ж, в этом я вас как раз понять могу. — Кивнул Олег. — Я ведь тоже в некотором роде государственный чиновник... Вы будете докладывать комкору Урицкому или самому Ворошилову? — Спросил он, ломая линию разговора.

    Штейнбрюк сжал челюсти чуть сильнее, чем следовало, и ожидавший его реакции Олег этого не пропустил.

    — Полноте, Отто! — Открыто усмехнулся он. — Неужели мне нужно выпытывать такие подробности у вашей симпатичной шлюшки? Вы думаете, мы не знаем, что ранее вы работали в ИНО НКВД, а потом перешли вместе с Артузовым в разведуправление армии?

    — И что же из этого следует? — холодно поинтересовался Штейнбрюк.

    — Ровным счетом ничего. — Так же холодно ответил Олег. — Я всего лишь поинтересовался, на каком уровне вам предстоит докладывать?

    — На высоком. — Коротко ответил Штейнбрюк.

    — Ну что ж... — Олег достал сигареты и тоже закурил. — Вы передадите тому, с кем будете говорить, мою просьбу, прежде всего, исходить из тех двух определений, которые мы с вами сейчас обсуждаем. Если они вас поймут, то на будущее мы будем застрахованы от досадных ошибок, вызываемых неправильным "прочтением" ситуации.

    — Продолжайте, Себастиан, я вас внимательно слушаю...

    — Куда мы поедем? — Спросила Таня.

    — В Арденны. — Ответил Олег, пытавшийся понять, следует ли ему опасаться этой поездки, и если да, то почему?

    — В деревню к тетке, в глушь, в Саратов... — меланхолично процитировала она Грибоедова.

    — Вот именно. — Согласился он.

    — А почему именно в Арденны? — Обдумав что-то насущное, спросила Таня.

    — Спроси об этом месье Лежёна, — пожал плечами Олег. — Это он место нашел.

    — Слушай, — нахмурилась Таня. — Все хотела тебя спросить, я могла видеть Ги раньше? У меня такое ощущение...

    Могла. — Усмехнулся Олег. — Видела.

    — Где?

    — В Гааге.

    — В Гааге?

    — Ты вышла от Кривицкого, пошла по улице...

    - "Мафиозо"! А я все думала, как ты это все...

    — Не думай! — Улыбнулся Олег. — Не надо все время думать. Отдохни.

    Следовало признать, "домик в Арденнах", оказавшийся при ближайшем рассмотрении "домиком в Лотарингии", понравился Тане куда больше, чем внутренняя гостиница управления, каюта второго класса на немецком пароходе, или, наконец, гостиничный номер в Брюсселе, который только некоторые советские товарищи могли счесть "роскошным". Впрочем, и у Жаннет опыт по этой части оставлял желать лучшего, но Таня была "родом" из совсем другого мира, так что...

    "Да, — решила она, "сбрасывая вещички" в предназначенной ей комнате на втором этаже. — Мне нравится это скромное буржуазное жилище".

    Под личные апартаменты ей отвели "комнатушку" площадью в жалких двадцать пять-тридцать квадратных метров, едва ли не треть которых съедала огромная дубовая кровать.

    "Двуспальная... Дву..."

    С этим явно надо было что-то делать. Вопрос лишь, что? Татьяна – если верить собственному сознанию – проблему эту пока рассматривала исключительно с теоретических позиций. Хотя и ее – ну что же с этим поделаешь! — столь долгое воздержание начинало...

    "Ну, скажем, беспокоить. Ведь можно же так сказать?".

    Однако, кроме сознания, в наличии имелось еще и подсознание, где пряталась ее альтер эго — Жаннет, и откуда долетали по временам такие... э... ну, скажем, "образы и... идеи", что становилось жарко... и кровь ударяла в виски, и сердце... — вы будете смеяться, дорогие товарищи – но сердце порой выделывало такие антраша, что позже Татьяне за себя было просто стыдно. Но это позже. А когда перед ней снова возник во плоти — "Жив!!!" — Баст фон Шаунбург – ну, не поворачивался язык назвать этого Олегом – жаром так обдало, словно с мороза в парную заскочила. А у него голубые глаза, а в глазах этих...

    — Тьфу ты! — В голос открестилась от нахлынувших... из подсознания – откуда же еще?! — соблазнов Татьяна и решительно отворила маленькую дверь напротив изножья кровати.

    "Однако!"

    То есть удивить кого-нибудь в двадцать первом веке ватерклозетом, устроенным в смежном со спальней помещении было сложно, даже если у человека такой роскоши отродясь не бывало. Но в тридцать шестом это было что-то, тем более, помимо унитаза здесь и ванна с душем имелась и биде!