52 упрямые женщины. Ученые, которые изменили мир - Рэйчел Свейби

Ее практический подход к исследованиям обернулся скверно лишь несколько раз. Когда они с МакКансом сами себе делали инъекции из очередного экспериментального курса, то свалились на пол с лихорадкой, судорогами и болью в теле. Коллеге пришлось доставить их к себе домой и выхаживать там. Вскоре они продолжили экспериментировать и проводить анализы, несмотря на приступы лихорадки, решив, что это «лишь мелкая случайность»[33].

Уиддоусон нравилось решать проблемы самостоятельно – грузить ли в багажник мертвого детеныша тюленя и мчаться из Шотландии в Кембридж, чтобы сделать анализ содержания жира в его теле, или проходить туда-сюда через металлодетектор в аэропорту, чтобы выяснить, отчего он пищит. В итоге любопытство Элси пошло на пользу нашему здоровью.

Чем бы ни занималась Вирджиния Апгар – каталась на велосипеде с ребенком коллеги, болела за бейсбольную команду или училась управлять самолетом, – она всегда имела при себе перочинный нож, эндотрахеальную трубку и ларингоскоп на случай, если кому-нибудь потребуется экстренная трахеотомия. Даже в нерабочее время она оставалась на дежурстве: «Никто, ни один человек не перестанет дышать, если я рядом»[34].

Апгар стала одним из первых врачей-анестезиологов. Она быстро говорила и быстро думала, энергия била в ней ключом. Вирджиния выросла в Нью-Джерси с отцом, изобретателем-любителем и ученым, и хронически больным братом и иронизировала, что ее семья «ни минуты не сидела спокойно»[35]. В колледже отличница и будущий зоолог Апгар строчила статьи в студенческую газету, входила в семь спортивных команд, выступала на сцене студенческого театра и играла на скрипке в оркестре. Биржевой крах 1929 г. серьезно ударил по ее семье, и Апгар перепробовала множество самых необычных подработок, в том числе ловила бездомных кошек для зоологической лаборатории. «Честно говоря, не понимаю, как Вирджинии это удается!»[36] – удивлялся редактор ее выпускного альбома. Этот вопрос возникает по поводу многих сторон жизни нашей героини.

Правда, Апгар никогда не хватало времени на бюрократию, которой она пренебрегала, если видела, что бумажная волокита мешает ей помочь пациенту или поступить правильно. Если ребенок боялся лифта, Вирджиния брала его на руки и поднималась с ним по лестнице. Во время обучения в медицинской школе Апгар однажды заподозрила, что совершила ошибку, которая стала одной из причин смерти пациента. Она попросила сделать вскрытие, но ей было отказано. Потребность узнать правду стала неодолимой, и Апгар прокралась в морг и самостоятельно разрезала хирургический шов. О своей ошибке она немедленно сообщила куратору.

Вирджиния не терпела лицемерия и очковтирательства. Ее собственная открытость – способность как признавать промахи, так и быстро реагировать на изменения в сфере анестезиологии – повлияла на развитие этой области и сделала Вирджинию анестезиологом.

В 1933 г., став хирургом-интерном Колумбийского университета, Апгар оказалась одной из немногих женщин в стране, изучавших хирургию. Она работала под руководством главы департамента хирургии, который и посоветовал ей переключиться на новую область, анестезиологию, в то время даже не считавшейся медицинской специализацией. Научный руководитель преследовал собственные интересы: признавая способности Вирджинии, он в то же время удовлетворял насущную необходимость. В те годы, если пациенту требовалась анестезия, этим занималась медсестра, но операции усложнялись, и руководитель Апгар понимал, что анестезиология также не должна остаться без высокопрофессиональных специалистов, достаточно талантливых и увлеченных, чтобы проложить себе путь в быстроразвивающейся области.

Апгар на год покинула Колумбийский университет, чтобы обучиться новому делу. Вернувшись в 1937 г., она выложила перед начальством план функционирования отделения анестезии хирургического отделения Пресвитерианского госпиталя. Вирджиния запросила себе должность директора, предложила организационную структуру и объяснила, как создать врачебную резидентуру и привлечь больше специалистов, не смещая уже работающих медсестер. Одиннадцать лет Апгар возглавляла отделение анестезии, обучая студентов, нанимая ординаторов и проводя исследования. Она сыграла основную роль в развитии этой специальности, но, когда отделение расширили, главой назначили ее коллегу-мужчину.

Апгар переключилась на новорожденных и обнаружила, что данных о них удивительно мало. Статистика, которая все-таки имелась, озадачивала. Благодаря больничным родам выживало больше матерей и младенцев, но для новорожденных первые 24 часа жизни оставались очень опасными.

Апгар обнаружила поразительный факт: младенцев не осматривали сразу после рождения. Не проводя немедленную оценку их состояния, врачи упускали признаки того, что ребенок, скажем, испытывает кислородное голодание, которое является основной причиной половины смертей новорожденных. Более того, Апгар поняла, что не существует набора стандартных процедур для оценки состояния младенцев. Если во время схваток мать получала какие-либо лекарства, то иногда младенец делал первый вдох, но не делал второго в течение нескольких минут. Что это – наличие или отсутствие дыхания? Решение оставалось на усмотрение врача-акушера. Апгар сформулировала то, что сегодня кажется очевидным: опасное состояние для жизни младенца имеет явные признаки и всех новорожденных необходимо осматривать на предмет наличия этих сигналов.

«Как провести быструю стандартизованную оценку состояния новорожденного?» – спросил Апгар ординатор. «Это легко, – ответила она и схватила подвернувшийся под руку лист бумаги. – Смотрите»[37].

Балльная система охватывала пять основных областей, требующих внимания врача: сердечный ритм, дыхание, рефлекторную возбудимость, мышечный тонус и цвет кожных покровов. Каждый показатель оценивался по шкале от 0 до 2. Почти сразу Апгар и некоторые ее коллеги применили систему, чтобы узнать, имеется ли связь между баллами и здоровьем новорожденного. Как оказалось, низкие баллы свидетельствовали о проблемах с содержанием углекислого газа в крови и ее кислотностью[38]. Если совокупный балл был 3 или ниже, ребенок почти неизбежно требовал реанимации.

Баллы одного ребенка были очень информативны, но эффект изучения данных по тысячам детей был сопоставим с тем, как если бы целое поле опавших листьев вдруг распределилось по цветам: фрагменты отсортированной информации, объединившись вместе, открыли свое общее происхождение. Низкие баллы коррелировали с определенными методами родовспоможения и видами анестезии, получаемой матерью. Пока не было емкой и наглядной балльной системы, врачи попросту не видели этих связей – или не имели достаточно систематизированных данных, чтобы доказать корреляцию. Балльная система стала основой усовершенствованных статистических моделей здоровья населения и начала распространяться из Нью-Йорка по больницам всей страны.

Добравшись до Денвера, шкала наконец получила свое общеизвестное название. В 1961 г., через девять лет после ее первого применения на практике, каждый врач-ординатор заучивал мнемоническое правило:

А (Appearance) – внешний вид (цвет кожных покровов);

P (Pulse) – частота сердечных сокращений;

G (Grimace) – рефлекторная возбудимость;

A (Activity) – мышечный тонус;

R (Respiration) – дыхание.

Это и есть шкала Апгар. Анестезиологу Апгар она очень нравилась.

Тем временем данные накапливались, и Апгар видела, что ей не хватает возможностей, чтобы полноценно их обработать. Неизменно открытая