250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Недавно нашумевшая история с лопатами, прославившая имя г. Сироткина, получает еще более пикантный характер, если знать, что один из заводов Нижегородской губ. предлагал изготовить лопаты по 45 коп., вместо 75, не скрывая большой еще выгоды и при такой цене, но… получил отказ.

В промышленных кругах называют имена фабрикантов и заводчиков, получивших за год войны, при неувеличившемся производстве, в пять – восемь раз большую против обычного прибыль. А уж о таких, которые могли увеличить производство, и говорить нечего. Называют фабрикантов, поднявших цены на прежде, до войны изготовленный товар, считавшийся подлежащим бухгалтерскому списыванию в убыток, на 300–400 %…

И эти самые Минины 1915 г. несут «на алтарь отечества» сотые части своих лихвенных прибылей, выражая свои высокие чувства суммами вроде 32 351 рубля, где самое отсутствие круглых цифр надо понимать как сбор всего своего достояния…

Кстати, надо отметить явление, совершенно ускользающее от внимания общества: промышленные синдикаты, немало повинные в мирное время, показали себя неизмеримо выше выступивших из них, под разными предлогами, отдельных предприятий; я знаю много случаев, когда синдикаты категорически воспрещали своим членам неестественно поднимать цены и твердо держатся прежних цен с надбавкой лишь 10–15 %.

В Сибири стоят овес, рожь, масло и многое другое.

На 1 октября под жилье беженцев было занято 120 000 товарных вагонов.

На каждой сколько-нибудь значительной станции стоят неделями порожние товарные составы.

Города, не исключая Петрограда и Москвы, не могут добиться подвоза съестных продуктов.

Широкое русское общество и тем более народ с каждым днем все острее и острее ощущают полную дезорганизацию в ведомстве путей сообщения. Они знают, что Россия богата всем: что в ней есть все, притом в громадном изобилии; они знают, что постепенное материальное разорение растет; они же понимают, что истинная любовь к родине сейчас обязывает к молчаливому перенесению тяжелых материальных невзгод… Они все это знают и, сколько могут, молчат, но – будем говорить правду до возможного конца – они начинают страшиться одной действительно страшной мысли, понимая, как она ужасна для родины.

Мысль эта уже созревает, она близка к претворению в сознании и тем болезненнее в нем нарождается. Нашим врагам она является хотя и невооруженным, но верным и чрезвычайно сильным союзником. Велико преступление перед родиной людей, которые заставят ее стремиться к возможно скорому приближению конца народной войны, – ведь эти мерзавцы знали бы и раньше позорный конец, если бы хотели знать и не хотели спекулировать.

Но люди, дела которых я представил здесь лишь в беглом перечне, думают другое. Для них война выгодна, она рождает не только героев, но эксплуататоров; она создает богатства, которые оплачиваются кровью воинов и слезами мирных обывателей. Однако, боясь за свое будущее, они и сами готовы отречься от этого завета и толкают страну на пагубный шаг. Вот эти-то воротилы жизни, закупившие сотни людей, всегда будут страшиться конца войны, – им надо быть оборонцами до безумия, до полного потопа в нищете.

Преступление министров и окружающих их негодяев страшно, им всем – виселица на Марсовом поле.

16-е, пятница

Весь наш штаб снимался группой с царем и наследником. Сегодня я мог близко рассмотреть их обоих и долго наблюдать. Царь некрасив, цвет бороды и усов желто-табачный, крестьянский, нос толстый, глаза каменные. Наследник – очень женственный лицом, довольно красивый мальчик, походка его с заметным припадением на одну ногу; он все время молчал. После фотографирования царь пошел принять доклад от Алексеева, а Воейков – к нам в комнату. Он просил допустить в Бюро печати представителя «Петроградского курьера», издаваемого Николаем Александровичем Нотовичем. Когда последний просил его вообще о покровительстве возникающей газете, Воейков спросил его: «А мне что будет? Какая гарантия, что я что-нибудь от этого выиграю? Напишите о том, что мне надо, – о „Куваке“, и я пойму, что вы не будете травить меня в компании с „Новым временем“…»

Вообще, взгляд дворцового коменданта на прессу очень нагл: «Все это без исключения мерзавцы, кто больше, кто меньше, и никому нельзя верить, пока не получишь печатную черным по белому гарантию, после которой обратный поворот уже менее возможен». Выступающее против «Куваки» «Новое время» он характеризует как газету, которая подрывает законность власти государя… Да уж подлинно: Суворины не знают, на какую ногу припадают. Если бы мы захотели пустить в Бюро их корреспондента, то он не пустил бы или потребовал бы, чтобы сначала газета напечатала статью, в которой все, прежде сказанное о «Куваке», было бы опровергнуто…

Воейковское определение наших администраторов: «Гучков в корню, Поливанов и Барк на пристяжке; что первый хочет, то последние и делают. Когда пристяжные на всем галопе сломают шею, коренник подхватит других. Эти люди сейчас делают то, о чем мечтали большевики и меньшевики…» Какое глубокое понимание общественной группировки!

«Я, знаете, большой психолог; я всегда и каждому могу сказать такое, после чего человек поймет, что меня не проведешь, нет! Я давно занимаюсь психологией, и прав генерал Газенкампф, который говорил, что вся разница между умным и дураком состоит в том, что дурак повторит глупость, а умный не повторит…»

Такой разговор мы с Носковым выдерживали молча, иначе нельзя, надо вести политику для спасения своего нового дела, к которому сей лакей-психолог начинает очень присматриваться, заподозревая Алексеева в каких-то кознях против двора и царя.

► Приехали в Бюро первые корреспонденты: Константин Маркович Соломонов (псевдоним К. Шумский) и Григорий Григорьевич Перетц (псевдоним Г. П.).

Первый – отставной подполковник, носит форму офицера действительной службы, как имеющий золотое оружие за Порт-Артур; усики в унтер-офицерскую стрелку, сальная улыбочка; говорит очень авторитетно и сам смеется, что ежедневно должен писать две статьи – для утреннего и вечернего выпусков «Биржевки». Малый ловкий, умело учел момент, а статьи печет как блины.

Перетц – полковник военно-юридического ведомства в отставке, ходит в штатском, – сотрудник «Речи».

Оба поначалу довольны. Что будет дальше?

► Послали телеграмму начальнику Генерального штаба, чтобы сообщил, откуда Клерже взял сведения, использованные в № 226 и 229 «Русского инвалида». Он опять пишет о том, о чем писать нельзя и что неверно, а публика, видя это в официальном органе, конечно, придает значение. С этим органом Военного министерства и раньше были неприятные столкновения. В июле