Все под контролем - Том Саттерли
В основном меня воспитывал отец. Он был музыкантом и играл на гитаре, губной гармошке и банджо, иногда выступая на сцене. Его любимым стилем был блюграсс[4], но на втором месте была музыка кантри: Вилли Бокскар, Уэйлон Дженнингс, Вилли Нельсон и все остальные певцы, кто когда-либо появлялся в телевизионном шоу «Хи-Хоу»[5].
Но для моего отца не было ничего более приятного, чем проводить время со своими детьми. Он научил нас собирать и готовить одуванчики, находить хурму и определять, какая из них вкусная, а какая слишком горькая, чтобы ее есть. Он брал нас с собой на экскурсии по сбору ежевики и смеялся над нашими попытками уберечься от клещей.
Лучше всего было рыбачить с отцом на причале или плыть по Блю-Ривер от Эдинбурга до Коламбуса на нашей плоскодонной лодке, разбивая по ночам палатки и рассказывая у костра истории. С отцом я всегда чувствовал себя в безопасности, и, хотя в детстве я этого не понимал, именно эти воспоминания поддерживали меня, когда все остальное становилось темным, жестоким и полным страха.
Я родился 28-го января 1967 года — знаменательный год, если судить по тому, как сложится моя жизнь. Это был год «долгого жаркого лета 67-го», омраченного более чем 150 беспорядками на расовой почве в городах Востока и Среднего Запада, которые унесли около сотни жизней и превратили в руины имущество на многие миллионы долларов.
Тем временем на другом конце света бушевала война во Вьетнаме. По мере того как росли потери США — только в том году погибло более 9000 человек, — американская общественность начала задаваться вопросом, чего добиваются Соединенные Штаты, поддерживая коррумпированное правительство Южного Вьетнама. Антивоенные демонстрации захлестнули студенческие городки. Шесть лет спустя самая долгая война в истории Америки была закончена — война, которая обошлась стране в 58 200 погибших и более 300 000 раненых, причем шрамы некоторых из них, как поняла нация, снаружи были не видны.
Я знал, что брат моей матери, Терри, служил во Вьетнаме в морской пехоте. За проявленный героизм, когда его подразделение попало в засаду, он был награжден Серебряной звездой. Однако Терри, который после возвращения из Вьетнама стал священником, никогда не рассказывал о своих переживаниях. Только пройдя через свой собственный ад, я узнал, что его тоже преследует то, через что он прошел. Он боролся со своими демонами, как мог, и вел тяжелую борьбу с алкоголизмом.
Но когда я был ребенком, дядя Терри всегда находил время, чтобы поговорить со мной и поощрить любые мои интересы. Он даже стал называть меня «Змеиные глаза» — когда я злился, мои голубые глаза начинали блестеть и суживались в щелочки. Мне это нравилось. С таким опасным прозвищем я чувствовал себя круче.
Воображаемая войнушка — вот игра, в которую я играл со своими друзьями. Мы всегда были «хорошими парнями», которые вели себя героически, побеждая «плохих парней». И даже если я и мои друзья «умирали» на воображаемых полях сражений, мы всегда могли встать и жить дальше — привилегия, которой вы лишены в реальной жизни, которая наступит позже.
*****
— Это же наш маленький педик, — произнес толстый хулиган, а его приятель рассмеялся. — Ты ссыкун.
Я ненадолго задумался о том, чтобы попытаться убежать. Я был быстрым и, возможно, смог бы это сделать. Но большие мальчики поймали бы Робби, который был не так быстр, а я не мог бросить своего друга, — особенно если я знал, что ему придется принять на себя всю жестокость, предназначенную для меня.
Поэтому, уже понимая, что на глаза наворачиваются слезы, я приготовился к удару. Только на этот раз он так и не последовал — как раз перед тем, как мой противник начал нападение, из леса вместе с одним из своих друзей вышел мой брат Стив, и они подошли к нам четверым.
— Что происходит? — спокойно спросил Стив.
Все еще ухмыляясь, толстый хулиган вел себя так, будто ничего не происходит. Он наклонился и сорвал листок с растения.
— Думаешь, это травка? — язвительно спросил он.
— Это амброзия, — ровным голосом ответил мой брат. Ростом он был выше толстяка, но был более худым и невзрачным. Если уж на то пошло, я никогда не знал, чтобы он ввязывался в драки или повышал голос, — ну разве что только как старшие братья, общающиеся со своими младшими родственниками.
Судя по всему, хулиган тоже не был впечатлен. Он сделал полусерьезный выпад в сторону Стива, как бы пытаясь запугать и его.
Быстрая, как змея, правая рука Стива вырвалась и ударила хулигана прямо в челюсть. Тот упал, но Стив с ним еще не закончил. Он набросился на мальчика и начал бить его по лицу, пока тот не заплакал.
— Убирайтесь отсюда, — прорычал Стив, вставая, — и больше не трогайте моего брата!
Оба хулигана разбежались, но Стив и его друг подождали, чтобы убедиться, что они не вернутся. Затем они проводили нас с Робби до улицы.
В тот день мое мнение о брате изменилось. То, что раньше было соперничеством, а порой и неприязнью, превратилось в любовь и уважение за то, как он защищал меня и моего друга. Но в тот день во мне изменилось еще кое-что — то, что, возможно, стало переломным моментом в моей жизни.
Это стало очевидным три недели спустя, когда мы с Робби ехали через весь город в бассейн, и нас снова настигли два наших мучителя.
— Что ты будешь делать без своего брата, который защитит тебя, сосунок? — прошипел толстый хулиган, когда они со своим приятелем подошли ко мне.
До заступничества брата я бы не ответил, а просто стоял бы и терпел оскорбления, неизбежные удары и пинки по яйцам. Но не в этот раз. Я уже видел, как враг лежит на спине, плачет и терпит поражение.
Во мне что-то перемкнуло. Вместо страха я почувствовал лишь ярость и ненависть, когда бросился на своего обидчика. Весь накопившийся стыд и страх вырвались в шквале кулаков, которые застали моего противника врасплох.
Старший мальчик снова упал, и тогда я прыгнул на него сверху и стал бить хулигана по лицу, пока тот не оказался залит кровью и не закричал от ужаса и боли. Охваченный пылом битвы, я, возможно, продолжал бы это делать, но Робби оттащил меня. Хулиган встал и убежал со своим другом.