Крыша под руками - Елена Ивановна Кршижановская

— Я с тобой, — сказал Сева.

* * *

Верно говорят: чаша стадиона. Овальная чаша с зелёным дном — футбольным полем, а пологие стены — места для болельщиков. В этот день игры не было. Пусто в чаше, только несколько человек пришли из Приморского парка и устроились в разных концах стадиона. Отдыхают в тишине, смотрят, как предвечерние тени подступают, захватывают всё большее пространство чаши.

С верхнего ряда спускается Толя, перешагивая со скамьи на скамью. Он старается не шуметь, не топать, чтобы поближе подобраться к птицам. Их целая стайка в футбольной сетке. Они гоняются друг за другом, цепляются лапками за верёвку и раскачиваются. Садятся на штангу и заглядывают вниз. Мягкая пружинистая сетка нравится птицам. Прилетает ещё стайка — повеселиться с остальными. Толя подкрался совсем близко. Крупные птицы, гораздо больше воробья. Кажется, дрозды.

Хорошо бы для кукольного театра сделать дрозда. Лапки из проволоки, в крыльях тоже… Голова вот такая… Он достал носовой платок, смял, вытянул два конца — крылья. Узелок вперёд — будто голова. Стало что-то похожее на птицу. А как прыгают, летают? Толя повторял суетливые движения дроздов, чтобы лучше запомнить.

Можно сделать для пьесы двух птиц. А новых декораций не надо, годится та, с деревом и… Вдруг Толя вспомнил, что декораций больше нет. Ни занавеси, ни кукол — ничего нет. Всё сгорело, потому что отец не захотел прийти и посмотреть театр.

Толя швырнул платок. Поднял, снова бросил. Пускай всё пропадает, ничего не надо. И дроздов не надо, незачем тут им веселиться. Он бросился к футбольной сетке, закричал, хлопнул в ладоши.

Испуганные птицы метнулись вверх и вскоре исчезли за чашей стадиона. Толя прижался щекой к скамье, лёг. Смешно было надеяться, что отец придёт на свидание. Стоять на солнцепёке два часа в шерстяном свитере, кидаться навстречу прохожим и возвращаться, стоять, стоять у витрины, и волноваться, и приглаживать вспотевшую голову, чтобы хорошо выглядеть при встрече. И ждать, надеяться — стоило ли. Все обманывают, и этот Севка — тоже. Симпатичным казался, а тоже обманул, не пришёл сегодня. И ему, Толе, надо тоже всех обманывать и вообще не учиться и ничего не делать. Как тунеядцы. А что делают тунеядцы?.. А если стать знаменитым футболистом? Отец с Севкой придут смотреть на игру, захотят мириться, но будет поздно…

Он спал и не слышал, как Оля с Севой подошли — запыхавшиеся, усталые от поисков. Сева отбросил ногой скомканный платок, но Оля подняла, расправила, улыбнулась. Она-то знала, как Толя умеет, точно волшебник, кусок тряпки или бумаги превратить в смешную куклу.

— Боюсь за него, — сказала она. — Толя так скучает без папы! Может ужас что натворить.

— Уже натворил пожар, хватит.

— Все накинулись на него, а не думают, как обидно.

— Что обидно?

— Без театра… Я знаю, как Толя горюет. Ещё больше, чем из-за папы… Если бы ты знал, как нам теперь плохо! И куда мои сказки девать?

— Подумаешь! Новый театр сделаете.

— Толя и говорить об этом не позволяет. Кричит, что ему больше не надо… Как весело было, сколько старались. Играли целыми вечерами, и всем так нравилось! — Оля не выдержала и заплакала. — А теперь сказки выдумывать не для чего. Никому не нужны мои сказки.

— Тише, сказал Сева и показал на спящего Толю.

— Он не слышит. Как заснёт, его хоть унеси. А будить — так прямо одно мучение.

В передней послышался длинный звонок.

— Кто бы это? Никого не жду, — сказал Фёдор.

Сева пошёл открывать дверь.

— Подожди, запрём Скифа, он взволнован.

— Ага, ещё набросится. Скифка, идём, — позвал Сева.

— Сколько тебе говорить: нельзя искажать кличку, это не болонка. Настоящий пёс должен знать только своё имя. Скиф, иди в кухню.

Снова нетерпеливо позвонили. Скиф недовольно дунул носом и, опустив хвост, поплёлся за Фёдором. Только когда дверь в кухню закрыли на задвижку, Сева впустил в переднюю пожилую женщину в домашнем халате и переднике.

— Что у вас творится? Такой грохот, у меня потолок вот-вот обрушится.

— Мы ничего особенного, — хором сказали Фёдор и Сева.

— Ах, по-вашему, ничего? Так почему же у меня вся мебель ходит ходуном? Я, к несчастью, живу как раз под вашей квартирой и комн… — она замолчала на полуслове и опасливо подалась к выходу.

Кухонная дверь сотрясалась под мощными лапами Скифа, а его рычание заглушило какое-то вежливое замечание Севы.

— Скиф, лежать! — сказал Фёдор, и сразу стало тихо. — Не бойтесь, собака заперта.

Женщина смело двинулась вперёд и уже более приветливо заговорила:

— Недавно с дачи вернулась, а вчера мне так расхвалили вас: говорят, семья хорошая, мол, врач хозяин. Вот я и удивилась. Что же докторам-то буянить? Не положено им.

Фёдор улыбнулся:

— Родители ещё в санатории… Ну хорошо, больше не будем шуметь.

— Значит, вдвоём с братишкой остались? По хозяйству не управляетесь, верно? Если что надо, пожалуйста, помогу.

— Ой, нет, спасибо! — испугался Фёдор. — Мы сами. Ну, до свидания, всего лучшего.

— А чего это бензином так воняет? Точно в гараже, — с подозрением глядя на обоих, спросила она.

— Разве? — неестественно удивился Сева. Наверное, с улицы.

Женщина отстранила его и быстро вошла в комнату.

— Что это? Батюшки мои!

На толстом листе картона были разбросаны замасленные тряпки, банки из-под краски, винты, отвёртки. А посреди комнаты стояла коляска от мотоцикла, похожая по форме на ракету. С правой стороны было колесо, а слева — чтобы коляска держалась ровно, — сложное сооружение из опрокинутых табуреток, досок и ещё чего-то. Спереди у ветрового стекла лежал кусок сахару.

— Во что комнату превратили. В жизни такого не видала! — женщина огорчённо покачала головой. — Э-эх! Нет на вас взрослого!

Сева начал оправдываться:

— Понимаете, купили коляску подешевле, старую. Вот ремонтируем… Видите, какая мировая стала?

— Для чего эту мерзость наверх загнали? Покатались бы там, тешились во дворе.

— Дождь эти дни, а гараж маленький, не развернуться. Да вы подойдите ближе, посмотрите, какая потрясающая коляска! — восторженно сказал Сева.

— Вот что доложу я вам, — сказала она, — подобру-поздорову унесите-ка это безобразие отсюдова. И комнату начистите, чтобы, как положено, стала человеческой. Нынче же. Не то заявление подам в контору. Никому не дадено жилищный фонд пакостить. За это по головке не гладят.

— Какая вы… — начал Сева, но Фёдор перебил:

— А мы как раз коляску собирались в гараж нести. Всё уже готово.

— И верно, нет на вас взрослого. На ум не придёт, что