Альбер Коэн - Любовь властелина

— Ну как, мы их представляем на рассмотрение постоянной Мандатной комиссии. А вот посмотри на мой маленький пулемет, — добавил он, показывая на свой красивый новый степлер. — У меня одного в отделе такой.

— А что эта ваша Комиссия делает для блага дикарей?

— Ну как, она рассматривает ситуацию, она одобряет мандатную власть как осуществляющую цивилизаторскую миссию.

— А если все-таки с дикарями плохо обращаются?

— Такого практически никогда не случается.

— А вот я читала книгу Андре а, где шла речь об угнетении.

— Да, я слышал, — сказал он ворчливо. — Жид все преувеличил. И вообще он педераст.

— Тем не менее все же случается плохое обращение с дикарями. Что тогда делает эта Комиссия?

— Ну как, она высказывает пожелания, учитывая наше доверие к мандатной власти, предполагая, что подобный инцидент не повторится, вот и напоминает, что с благодарностью получит любую информацию, которую компетентные органы сочтут уместным предоставить о дальнейшем развитии. Да, потому что в случае злоупотребления или репрессий, более или менее объективно освещенных в прессе, мы преимущественно употребляем термин «развитие», который представляется более дипломатичным и богатым оттенками. Ты видишь, это фирма «Бостич», без подделок. Шутка ли, сорок скрепок в минуту!

— А если ваши пожелания ни к чему не приведут? Если дикарей по — прежнему будут угнетать?

— Ох, ну что ты хочешь, не пойму? Мы же не можем нанести оскорбление правительству. Эти правительства такие обидчивые. А потом, они же пополняют наш бюджет. Но в целом все идет хорошо. Правительства делают все от них зависящее. У нас очень дружеские, сердечные отношения с их представителями. Сорок скрепок в минуту, вот увидишь, — сказал он, и его кулак опустился на любимый степлер.

Объятый священным безумием, возбужденный, сияющий, непримиримый и победоносный, он стучал по степлеру. Воинственный и дрожащий от возбуждения, он стучал по степлеру. Его очки съехали набок; потный, вдохновенный и почти утративший человеческий облик, он стучал без жалости, а коллеги, сбежавшись со всех концов в коридор и собравшись в кучку, с сочувствием и восхищением внимали порыву чиновника, впавшего в транс.

— Я пойду прогуляюсь по парку, — сказала она. — Вернусь через несколько минут.

Как только за ней закрылась дверь, его энтузиазм мгновенно иссяк и он оттолкнул степлер. Нет, он не должен был так. Это физическая работа, занятие для секретарши. И потом, он не должен был раскрывать ей свои маленькие хитрости с дополнительными выходными, он выставил себя мелкой сошкой, каким-то жуликом. В общем, он потерял лицо. И это из-за желания все ей рассказывать, делиться с ней всеми проблемами, вместе горевать и радоваться.

— Я слишком люблю ее, вот в чем дело.

Он поднял правую руку и поклялся. Отныне никаких откровений, никакой фамильярности. Ему это будет трудно, но что делать. Самое главное — сохранить уважение жены. Или вот еще, чтобы разрушить образ чинуши, может, рассказать ей вечером или завтра с утра, что у него были галлюцинации, что ему показалось, что за ним ползают крабы и преследуют его? Это было бы неплохо — в противовес сегодняшнему. Но, пожалуй, это все же чересчур, она не поверит. Нет-нет, отныне следует быть лаконичным, сдержанным, несколько надменным — чтобы она могла им восхищаться, вот. А когда она вернется, нужно рассказать ей о сюжете будущего романа, и это вполне компенсирует историю со степлером. А по дороге домой еще стоит сказать ей как бы вскользь, что, если ему взбредет в голову как-нибудь утром явиться на работу в десять или даже полодиннадцатого, никто и слова ему не скажет, у него достаточно высокое положение. Это тоже поможет загладить промах. А еще вспомнить при ней, что служащие в Лиге Наций зарабатывают не в пример больше, чем сотрудники Бельгийского бюро труда, которые вынуждены всегда приходить минута в минуту и при этом пашут как проклятые. Никакого даже сравнения. У нас жизнь дипломатическая, ты же понимаешь, дорогая.

— А теперь поработаем, примусь за меморандум. Провалиться мне на этом месте, четверть седьмого! Как время летит.

Когда она вошла, он порывисто вскочил и расцеловал ее в обе щеки.

— Послушай, со мной случилось нечто неслыханное! Ох, сейчас, дай отдышаться. Какое счастье, что я еще не ушел, у него сложится обо мне благоприятное впечатление, он увидит, что я засиживаюсь на работе сверх положенного. Это тебе спасибо, что ты так поздно пришла, слава богу. Ну, в общем так, — сказал он, растягивая слова, чтобы восстановить дыхание, — ровно десять минут назад, в шесть десять, мне позвонил его официальный помощник, то есть зама генсека. Представляешь, что было бы, если бы он меня не застал! Я должен зайти к нему в шесть пятнадцать, в смысле к заму генсека, а не к помощнику. В девятнадцать пятнадцать, значит. — Из специального жилетного кармана он извлек запасной хронометр и засунул назад, даже не посмотрев на него. — Я сразу же пошел за тобой в парк, но тебя там не было, и я поднялся назад. Но это ерунда. — Он попытался спокойно улыбнуться. — Скажи мне, костюм сидит нормально?

— Да.

— Нет пылинок?

— Нет.

— А сзади не помялся? — Он повернулся к ней спиной.

— Нет.

— Я спрашиваю потому, что вчера забыл надеть рабочий пиджак. Когда сидишь, костюм может помяться. — На рукаве он обнаружил жирное пятно. — О боже, какой кошмар, — пробормотал он совершенно по — женски. Достал из шкафчика флакон пятновыводителя, протер рукав. Пристальный взгляд жены смутил его, он закрыл флакон. — Вот, готово, было пятно, и нет его. Уже шесть тридцать три, еще сорок две минуты. Послушай, я бы хотел все это обдумать в одиночестве, но будет очень мило, если ты подождешь меня внизу, на первом этаже, в маленьком холле возле его кабинета, ты сразу увидишь, там сидят два швейцара. Так я смогу… — Он запнулся. Нельзя говорить ей, что так он сможет увидеть ее в последний раз перед тем, как войти к заму генсека. — Потому что ты понимаешь, так я смогу сразу же рассказать тебе, как все прошло. А я буду внизу немного раньше. Будь там в семь, в пять минут восьмого самое позднее, так мы сможем еще поговорить немного, сказать что-то важное напоследок. — Он машинально вставил лист в степлер, вяло стукнул кулаком несколько раз, посмотрел на результат, потом на жену. — А скажи, как ты думаешь, зачем он меня вызвал?

— Я не знаю.

— Ты не знаешь, — пробормотал он растерянно. — Несколько секунд он сидел с открытым ртом, потом прикурил сигарету, затянулся и с силой раздавил окурок в пепельнице. Это придало ему смелости. — Тогда, как я сказал, встречаемся на первом этаже в пять минут восьмого, даже скорей в семь, так удобней, чтоб было время сосредоточиться, если что. Так что до встречи, дорогая.

Едва за ней закрылась дверь, он ринулся на пятновыводитель, намочил носовой платок и стал старательно тереть рукав. Когда пятно окончательно исчезло, он направился в бар, где, распространяя вокруг себя запах бензина, заказал два коктейля и проглотил их один за другим. Да, здесь коктейли дороже, чем в городе. Но, что делать, ситуация — то серьезная. Нужно бы сходить в аптеку попросить таблеточку макситона. Макситон усиливает умственные способности. Но он может плохо сочетаться с коктейлями. Если сомневаешься, надо воздержаться, лучшее — враг хорошего.

В кабинете он снова принялся изучать рукав. Черт, следы бензина вокруг пятна. Что делать, придется так держать руки, чтобы спрятать это место. За вызовом к начальству явно стоит что-то важное — но вот вопрос: плохое или хорошее? Может, позвонить мисс Вильсон и спросить, в чем дело? Нет, он недостаточно близко с ней знаком, вряд ли она ему скажет. Поговорить с Веве? Вот уж глупость-то! Если этот вызов — пакость, подстроенная Веве, который ходил и жаловался на его опоздания? Британский меморандум? Устная головомойка от зама генсека, перед тем как вынести порицание или даже выговор? — Он процитировал ужасающий отрывок из устава служащих. — Санкции с передачей в высшие инстанции в двух экземплярах отправляются служащему, который возвращает один экземпляр, подписав его. Боже милосердный! — Он вытер лоб платком, еще не просохшим от бензина.

Но постепенно коктейли начали действовать, и он вновь обрел уверенность в себе. Нет, Веве не осмелился бы жаловаться на него, ведь он же видел, как они беседовали с замом генсека, сидя в креслах! И вообще, тот же хлопнул его по плечу! Так хлопнул, что он чуть не упал! Ясно, что все в порядке. Зам генсека, вероятно, хочет сделать ему какое-нибудь интересное предложение, может быть, позвать работать в свой отдел — в самую гущу власти, короче! Ух ты, какие крепкие были коктейли, ударили в голову. Но это даже приятно, даже очень приятно, — и он нежно улыбнулся.

— Да, дорогой мой, это хорошо, что он меня вызвал, ты уж поверь, старина, вот увидишь, гарантирую тебе, что все будет хорошо. И вообще, что уж там говорить, я в конце концов интеллигентный человек! Значит, план действий такой: вхожу, приветствую его, чуть поклонившись, но не слишком низко, да, и слегка улыбаюсь, но без всякого подобострастия. Он предлагает мне присесть, я сажусь, кладу ногу на ногу, мы беседуем. Все пойдет как надо, вот увидишь. Я переведу разговор на еврейское Агентство Палестины, это его точно заинтересует. Нет, это может его задеть, вдруг он усмотрит намек. Самое главное, понимаешь, показать себя человеком симпатичным, в меру остроумным, тонким, можно кстати ввернуть латинское изречение, чтобы он понял, что я не лыком шит. Quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando. Он должен понять, чего я стою. Доверяют только тем, кто сам себе доверяет. Следует быть любезным, но при этом тон нужно выдержать достаточно авторитетный, чтоб он понял, что я в состоянии даже руководить отделом. Лично мне кажется, господин заместитель Генерального секретаря, что решить этот вопрос можно следующим образом.