Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф

— В четверг, когда я буду делать на рынке покупки для мамы, я куплю для тебя свежее мясо.

Он не сказал «для нас», но я должна прекратить быть чувствительной к таким вещам. Будет хорошо для меня, если я преуспею в этом. Эли прекрасно понял, что я как миленькая буду готовить к субботе говядину, которую сама давно не ем.

— Ты сделаешь кидуш[13]? — спросила я отстраненным голосом.

— Совершенно случайно я знаю кидуш наизусть и совершенно случайно у меня в кармане будет кипа. — Он подмигнул, я поняла, что он шутит, и засмеялась в ответ.

Сказать ему, чтобы он принес бутылку вина, или он догадается сам?

Я купила свежайшую субботнюю халу, сварила суп из помидоров и перцев, приготовила говяжьи ребрышки со сливами, нафаршированными рисом. На десерт у нас будет ананас.

Вина Эли не принес. Разумеется, я подстраховалась на этот случай. Усадив его во главе стола, на месте, с которого видна была моя кухня, я вручила ему бутылку вина и бразды правления субботним ритуалом.

— Не знаю, что люди имеют в виду, когда говорят «Благословен ты, Боже…» и «дает пищу всякой плоти»… Молятся люди, молятся, а он не дает… — заговорил Эли после кидуша, омовения рук и благословения халы.

— Если ты так думаешь, то почему же ты придерживаешься кашрута, произносишь кидуш и соблюдаешь весь этот ритуал?

— Честно говоря, не знаю. Нет у меня ответа… — он произнес это с такой мукой, что я замолчала.

Соседи сверху задвигали стульями, громко запели «Шалом алейхем», отбивая ритм ногами.

— Ничего не поделаешь, они всегда так, — сказала я извиняющимся тоном, рассчитывая на сочувствие, но он ответил так равнодушно, что почти обидел меня:

— Мне это не мешает.

Я пошла на кухню, чтобы принести горячее блюдо, и внезапно увидела на полу мышь. Маленькую, крепенькую. По дверце кухонного шкафчика она поднялась на мраморный столик возле раковины и побежала к окну. Я закричала, кастрюля с ребрышками выпала у меня из рук. Эли вскочил со стула, схватил лежавшую на краю раковины тряпку и набросил ее на мышь. Мышь задергалась под тряпкой, но он решительно сомкнул на ней свои сильные пальцы.

— Что ты собираешься делать с ней?

К своему удивлению, я почувствовала жалость к маленькому зверьку. Мне не хотелось видеть, как Эли задушит мышь или утопит в унитазе. Не потрудившись мне ответить, мой гость вышел наружу и вернулся без мыши.

— Куда ты ее дел? Что ты с ней сделал? — закричала я, даже не пытаясь побороть гнев.

— Положил ее вместе с тряпкой в «лягушку»[14] на углу дома, — ответил он таким тоном, которым говорят нечто само собой разумеющееся.

— Я не знаю ни одного мужчины, способного на такое! — сказала я убежденно и крепко обняла его.

Он не ответил на мое объятие — может быть, потому, что хотел помыть руки. Его тело было горячим, от запаха мужского пота у меня закружилась голова. Он помог мне убрать с пола нашу еду…

— Хочешь остаться у меня? — спросила я, надеясь, что он не расценит мое предложение как плату за его старания.

— Разве ты сомневалась в этом? — ответил он с достоинством.

После этого он снял с крючка цветастый фартук и сказал решительно:

— Ты готовила еду, а я помою посуду и пол.

Мне это понравилось.

Соседи сверху закончили трапезу и опять невыносимо шумно задвигали стульями. Потом сверху понеслись еще более громкие звуки. Может быть, маленький ребенок оседлал трехколесный велосипед? Затем последовала ритмичная серия ударов: похоже, дети занялись игрой в мяч.

— Кажется, пора звонить в полицию! — заявила я.

— В чем дело?

— Этот шум, который они устроили над нашими головами, — он тебе не мешает?

— Что особенного они делают?

— Они сводят меня с ума этим шумом!

— Ладно тебе. Кто они такие вообще?

— Какое это имеет значение, кто они такие! Он — прораб в мастерской по изготовлению мраморных надгробий, она не работает, потому что у них пятеро детей. Ты бы видел, какой у них пол! Блестящий серый мрамор, как в аэропорту. Дважды в день она пылесосит его шумным пылесосом. Из-за этого пола я слышу, как на него падает любая мелочь, я уж не говорю о мужском топоте или о цокоте тонких женских каблуков. Каждый вечер перед сном я слышу, как они двигают кровати. А стиральная машина, которая стучит мне прямо по голове! С ума можно сойти!

Эли наморщил лоб, немного подумал и сказал:

— Знаешь что… Давай пойдем в спальню, я тебя успокою.

Еще несколько суббот мы встретили вместе. И вдруг однажды Эли пришел с чемоданом, в котором была его одежда. Я освободила для нее место в моем платяном шкафу. Выяснилось, что из-за долгов ему придется продать дом. Кто-то заказал у него большую работу и не заплатил. Он не вдавался в подробности, а я не стала допытываться. Я была счастлива. Много лет я провела в одиночестве: одна ложилась спать, одна вставала, одна ела…

Утром, когда я готовила нам завтрак, он подставлял мне свою спину и бегал со мной на закорках по всей квартире. Он называл это «абу-йо-йо» и говорил, что, когда он был маленьким, так его носил отец. Меня переполняли счастливые волны смеха и слез, трудно было не уписаться. Когда еще я так смеялась? Когда чувствовала себя такой раскованной? По его лицу я видела, что и он счастлив.

Постепенно он починил в квартире все, что нуждалось в починке: канализационные трубы, дверные замки, шумный холодильник, установил зонт над столом в саду, построил кормушку для птиц… Купил телевизор с большим экраном, отремонтировал и установил «тарелку», валявшуюся на крыше дома, что привело к весьма заметной экономии.

Мои вечерние приступы обжорства прекратились. Мне пришлось признаться ему, что я на самом деле прочитала все книги, которые стоят на полках в моем рабочем кабинете. После этого он попросил меня дать ему что-нибудь почитать. Я дала ему «Старик и море» Хемингуэя, а потом «Повесть о любви и тьме» Амоса Оза. Затем я решилась предложить ему «Преступление и наказание» Достоевского, «Превращение» Кафки, рассказы Булгакова и Якова Хургина. Читал он перед сном и по субботам, читал медленно, не торопясь, не пропуская ни одного слова. После каждой прочитанной книги ему было что сказать.