Вечная Маша - Анчутка Бес-Пятый

— Завтра, — объявила она, снимая светящиеся дреды, — едем в Версаль. Там нашли мою старую юбку с карманами для гранат. Шучу! Дома посидим.

Я простонал, но в углу рта уже плелась улыбка. С Машей скучно не бывает. Даже в вечности.

Я перебирал старые газеты из сундука, когда вытащил пожелтевший снимок: искорёженный вагон с пропеллером, торчащим из обломков. На обороте дрожали чернила: «Аэровагон Абаковского. 24.07.1921. Под Серпуховом. Выживших нет. (Кроме М.К.)».

— Это же тот самый «летучий экспресс»? Ты была там?

Маша, чистя ствол коллекционного нагана образца 1895 года, бросила взгляд и замерла. В её глазах вспыхнуло то самое пламя, что вырывалось из-под обшивки аэровагона.

— Не экспресс, а гроб на колесах. Садись, племяш. История короткая, как жизнь Абаковского.

Она швырнула в камин ветошь, и дым заклубился в форме двухлопастного пропеллера.

* * *

Тула, июль 1921 года.

Аэровагон, похожий на гибрид локомотива и аэроплана, пыхтел на запасных путях. Инженер Абаковский, двадцатипятилетний гений с сажей на щеках, хлопал по стальному корпусу:

— Сто сорок вёрст в час, товарищ Мария! С такими темпами через пять лет до Владивостока за сутки!

Валериан Абаковский

Маша, в кожаном комбинезоне и алой косынке, крутила в руках манометр:

— С такими подшипниками — до ближайшего оврага. Где ваш «почётный пассажир»?

— Там, — Абаковский кивнул на группу у перрона. — сам товарищ Артём, председатель ЦК горнорабочих. Едет в Москву с докладом. С ним чехословацкая делегация… и, кажется, агент Коминтерна с «особой» почтой.

Артём, коренастый мужчина с лицом, словно высеченным из гранита, курил, наблюдая за суетой. Его пальцы нервно барабанили по коже портфеля.

— Всё готово? — бросил он, замечая Машу.

— Как ваша революция в 1905-м, Фёдор Андреевич, — усмехнулась она. — Готова к подвигу и трагедии.

Делегация во главе с Федором Сергеевым (Артёмом) возле аэровагона

На скорости 85 км/ч пропеллер ревел, поднимая с путей вихри пыли. Маша сидела рядом с Абаковским в кресле с ремнями, которые тут же расстегнула.

— При аварии запутаешься, не дай бог! — крикнула она через гул.

— Вы в бога не верите? — засмеялся инженер.

— Видела слишком много богов. Все умерли.

Под Серпуховом задняя тележка дрогнула. Позже Маша узнает: песок в буксы подсыпали «чехословацкие товарищи». Тогда же она успела схватиться за поручень, увидев, как первая шпала вырывается из-под накренившегося носа локомотива.

— Тормози! — орал Артём, как будто машинист мог его услышать. Аэровагон, словно споткнувшийся конь, перевернулся, швырнув пассажиров в кровавуб карусель из металла и огня.

Очнулась среди обломков, залитых кровью и бензином. Абаковский лежал рядом, его тело прошито стальной балкой. Артём, с перебитым позвоночником, хрипел, сжимая портфель с документами:

— Возьми… в ЦК… Сталину, только Сталину… — он выдохнул, и Маша поняла — этот человек, переживший царские казематы, не боялся смерти. Лишь предательства.

Чехословацкий делегат, с вывернутой ногой, полз к ней, шёпотом умоляя:

— Помоц, пани, помогите…

— Помочь? — она подняла его за галстук, прижимая к горящей обшивке. — Ты знал, что я выживу. Кто ваш куратор?

Он засмеялся, плюя кровью:

— Орден… Вечных. Они раздобудут твой камень…

Маша бросила его в огонь.

* * *

— Орден Вечных? — я потрогал фото, будто оно всё ещё было горячим. — Те же, что в Калининграде?

— Те же. — Маша раздавила в кулаке вторую гильзу. — Тогда я впервые услышала это название. Думала, бред умирающего. Но в сорок пятом под Кёнигсбергом нашла их символ — спираль с глазом.

Она встала, скидывая с плеч прапрабабушкин платок, тот самый, который согревал не столетие назад:

— В аэровагоне был «стабилизатор» — обломок камня, впаянный в раму. Абаковский не знал, его поставили доверенные рабочие по указанию самого Артёма. Орден хотел его забрать.

Я потянулся к обгоревшему болту из ящика:

— И что случилось с обломком?

— Испарился. Как и они все. — Она швырнула наган в сундук. — Но теперь ясно: Орден охотится не за мной. Они собирают осколки, чтобы выковать своё бессмертие.

Камень в углу подвала вспыхнул багровым, и Маша оскалилась:

— Собирайся. Едем в Серпухов. У них остался грузовой манифест аэровагона. Если Орден и там копает — найдём их лабораторию.

— А если они тебя уже ждут?

— Тем лучше. — Она надела кепку с кокардой в виде пропеллера. — Научилась за столько лет: лучший способ уничтожить вечных — превратить их вечность в адский карнавал.

Перед выездом она положила в сумочку то самое фото аэровагона. На обороте, под пометкой о выжившей «М.К.», мелким почерком теперь было выведено: «Смерть — билет в один конец. Вечность — абонемент с правом передачи. Не завидуйте»

Ледяной ветер выл в расщелинах, словно души замерзших исследователей. Маша, завернутая в меховой плащ с капюшоном из шкуры белого медведя, тыкала ледорубом в снег, будто проверяла, не спрятался ли под ним Наумов-младший с очередной гадостью. Её волосы, теперь цвета полярного сияния, светились в темноте, как маяк для потерявших надежду.

— Ты уверена, что он здесь? — я едва перекрикивал ветер, держа в руках детектор.

— Камень шепчет, — ответила Маша, прикладывая ладонь к скале. — Здесь их логово. И пахнет глупостью, как в НИИ-42 после пятничного корпоратива.

* * *

НИИ-42, 1956 год.

Лаборатория была завалена чертежами и банками с заспиртованными органами. Маша, в халате с нашивками младшего научного сотрудника, крутила в руках осколок камня, пока начальник сектора, доктор Гроховский, тыкал указкой в стенд с надписью «Проект Феникс»:

— Бессмертие клеток! Армия неуязвимых бойцов!

— Армия скучающих ипохондриков, — пробормотала Маша, подбрасывая осколок. — Представьте, солдат вечно жалуется на прыщ на пятой точке…

Гроховский, словно не слыша, восторженно жестикулировал:

— С вашей помощью, Мария, мы…

— Взорвёте планету? — перебила она. — Знаете, Наполеон тоже мечтал о вечной гвардии. Кончил на острове с геморроем.

Через неделю лаборатория сгорела. В отчёте написали: «Самовозгорание образца № 7». Маша тогда впервые получила розовые волосы — как будто в честь феникса.

* * *

— Нашёл! — я показал на экран детектора, где пульсировала красная точка. — Под нами тоннель.

— Не тоннель, — поправила Маша, закладывая взрывчатку. — Мышиная нора НИИ-42.

Взрыв выбросил в небо фонтан снега, открыв вход в бункер. Лифт, ржавый, как совесть политика, скрипя, повёз нас вглубь.

— Лампочки экономят, — Маша щёлкнула пальцами, и стены засветились синим — камни, вмурованные в бетон, реагировали на её прикосновение. — Красиво, да?