Дочь Двух Матерей - Anita Oni

тогда прервали: гонец герда, с трудом протиснувшись сквозь толпу, сообщил Рэдмунду, что отец вызывает его к себе. Драка тогда сорвалась благодаря сезонному смотру лошадей, но Рэдмунд знал, что дело этим не кончится, и предусмотрительно не появлялся в городе без сопровождения. Время шло, а развязка так и не наступала. Не напоминать же ему самому, в конце концов, о конфликте! Это не пристало человеку его статуса. И вот, когда Рэдмунд был окончательно готов убедиться в том, что простолюдины уже обо всём позабыли, либо отступили от задуманного из страха, ему посчастливилось столкнуться с сыновьями Ханы в таверне «Две Подковы», куда он имел обыкновение заезжать в поисках новостей и приключений. К его вящей радости, они уже были изрядно пьяны и им не терпелось почесать языками — а, стало быть, и кулаками.

— Смотри-ка, — заметил один из них, слегка косоглазый, криво подстриженный и успевший к двадцати годам обзавестись внушительным пузиком, — да это, никак, его светлость пожаловали!

Второй многозначительно хрустнул костяшками пальцев. Он это делал раз пятьдесят на дню, вызывая у тех, кто хорошо его знал, безудержное желание треснуть его чем-нибудь тяжёлым.

— Киан Рэдмунд! — позвал он, растягивая спину, как кот. — А, киан Рэдмунд! Если мы правильно помним, в нашу прошлую встречу вы изволили поспешно нас покинуть, не успев извиниться перед нашей дорогой матушкой за все те несправедливые слова, которые вы ей наговорили.

Несмотря на витиеватость его речи, она прозвучала довольно комично, по той причине, что произносящий её говорил практически по слогам, то и дело отводя глаза в сторону, как будто сверяясь с невидимой подсказкой.

«Ба, — подумал Рэдмунд, — да это одна из самых длинных фраз, которые ему когда-либо довелось произнести!»

— Долго же ты репетировал! — усмехнулся он. — Честное слово, если бы ты столько же времени посвятил тому, чтобы облегчить труд своей благочестивой матушки, из тебя вышел бы толк! Что же касается меня, то я ручаюсь за каждое моё слово, произнесённое сейчас, равно как и за каждое из тех, что произнёс тогда. Мне нет нужды извиняться за высказанное мною мнение — заметьте, мнение, коего я придерживаюсь и поныне.

На лицах братьев отразилась умственная работа. Им нелегко было с наскока осмыслить всё сказанное Рэдмундом. Одно им, впрочем, было ясно: их мать оскорбили, и оскорбление оставалось в силе. Рэдмунда следовало проучить. И старший сын Ханы решил сразу приступить к делу, пока его брат, наморщив лоб, раздумывал над ответом.

— Так ты не желаешь извиняться?! — крикнул он и стукнул кулаком по столу. — Бей его, ребята!

«Ну наконец-то!» — подумал Рэдмунд с облегчением. Его свита, состоявшая из Налу и Агриса, двух его близких друзей, уже успела встать в позицию и обнажить мечи.

— Бейте их всех! — закричал второй брат, как видно, потеряв мысль. — За оказание неуважения горожанам, оскорбление женщин и трудящихся и прочих и… короче, бейте, братцы!

И первая затрещина, как ни иронично, прилетела именно ему. Она досталась от хозяйки таверны, которая сразу смекнула, что к чему, и ринулась разоружать конфликтующих. Как только оружие было изъято, бой развернулся во всей красе. Как уже было упомянуто, их собралось шестеро против троих. Налу подбили левый глаз, а правым он и так видел слабо, что спасло в тот день часть бойцов от его пудовых кулаков — другим же, напротив, досталась двойная порция. Агрису рассекли бровь и хрустнули пару рёбер, причём за одно из них ответственен был Налу. До Рэдмунда же никому пока ещё не удавалось добраться. Он вёл бой, согласуясь со своей личной тактикой, неизменно появляясь в тех местах, где можно было нанести удар, и ускользая из тех, где под удар попадал он сам. В общей суматохе невозможно было понять, как ему это удавалось. И если поначалу посетители дрались ради самой драки, то теперь, после первых синяков и царапин, до людей начало доходить, что тот, на кого направлен их гнев, продолжает бегать от правосудия. Но вот незадача: бойцам недоставало слаженности действий. Каждый рвался побить Рэдмунда, но каждый действовал в одиночку, натыкаясь при этом на таких же жаждущих. Немудрено, что вскоре горожане принялись распихивать один другого локтями, а там дело дошло и до тумаков. И пока они, увлечённые, мутузили друг друга, Рэдмунд, смеясь, взобрался на барную стойку и наблюдал за кишащим под ним морем из голов, туловищ и конечностей, время от времени выуживая кого-нибудь из толпы и, наподдав пинка, роняя его обратно. Треск стульев и звон бутылок сопровождал развернувшуюся перед ним живописную картину.

Дверь таверны распахнулась, впустив нового посетителя. Его никто бы и не заметил во всеобщей суматохе, но не таков был этот посетитель, чтобы не суметь обратить на себя внимание, когда ему это требовалось. Точнее, ей. Это была высокая стройная девушка в доспехах. Медь её кирасы сверкала на солнце, соперничая с не менее яркой медью кудрей, а глаза цвета тёмного мёда оценивали обстановку, не упуская ни одной детали. Увидев Рэдмунда, девушка нахмурилась. Рука её, сжимавшая хлыст, поднялась в угрожающем жесте, и в этот момент шум в таверне затих, несмотря на то что незнакомка даже не успела воспользоваться своим орудием. Всё внимание в один миг обратилось к ней, и тому было объяснение: перед ними стояла сама Феруиз Фэй, дочь Тоура и сестра Рэдмунда.

Не говоря ни слова, девушка жестом поманила брата, и он так же безмолвно соскочил с барной стойки и повиновался.

— Это вам за беспокойство, — обратилась Феруиз к хозяйке заведения, безошибочно узнав её в толпе и передав ей туго набитый кошелёк. — Что же касается этого дела, — девушка многозначительно и с лёгким презрением обвела взглядом изувеченных граждан, — следствие выяснит, на чьей стороне правота, и компенсирует пострадавших. Желаю всем удачного дня.

Сказав так, она вышла из таверны, поддерживая Рэдмунда за плечо. Никто не посмел ей возразить. С мнением Феруиз считались в Рэди-Калусе почти так же беспрекословно, как с мнением её отца.

Брат и сестра оседлали коней и двинулись по направлению к замку. Проехав несколько кварталов и убедившись в немноголюдности улиц, девушка разом утратила невозмутимое выражение лица и разразилась такой гневной тирадой, которая заставила даже Рэдмунда, знатока крепких выражений, покраснеть до кончиков ушей. Он не мог смириться с тем, что эта девчонка отчитывала его, как нашкодившего сорванца, тем более что правда была, — как он считал, — на его стороне.

— Я же рассказывал тебе эту историю! — не выдержал он, наконец. — Мало того, что эта женщина посадила себе на шею бездельников и драчунов, так они