Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова

— Я уже слышала достаточно, — отвечаю я, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Что ты хочешь? Извиниться? Сказать, что это была ошибка?

— Да, я понимаю, как это выглядит со стороны! — его голос становится громче, но в нём слышно отчаяние. — Марта, я не оправдываю себя. Но я запутался.

— Запутался? — я почти смеюсь, но это горький смех. — Гордей, ты не мальчик. Ты взрослый мужчина, и ты знал, что делаешь. Ты ведь осознанно решил завести другую женщину…

Он делает шаг ближе, но я отступаю.

— Она ничего не значила для меня, Марта, — начинает он, срывающимся голосом. — Это был сложный момент, я потерял себя. Но ты… ты моя семья, моя жизнь.

Его слова ударяют как лед в лицо. Я поднимаю глаза на него, стараясь, чтобы мой взгляд был холодным, как этот зимний воздух.

— Семья? — повторяю я, и мой голос звучит почти шёпотом, но в нём слышится сталь. — Семья не предаёт. Гордей, ты разрушил всё, что мы строили.

Он делает еще шаг ближе, будто хочет коснуться моей руки, но я отступаю, отстраняясь, любое прикосновение способно сломать мой хрупкий контроль.

— Я могу всё исправить, — он говорит торопливо, а в глазах мелькает отчаяние. — Дай мне шанс.

— Исправить? — разрезаю воздух словами, как нож. — Ничего не исправить, Гордей. Ты предал меня, предал детей. И для меня это конец.

Он опускает плечи, словно удар, нанесённый моими словами, лишил его сил. Его глаза, всегда такие уверенные, сейчас полны боли, но это боль не способна меня тронуть.

— Марта, ты… ты всё для меня. Тридцать лет вместе… Ну же, девочка моя, посмотри на меня. Я всё тот же твой Гордей.

— Ты для меня уже никто, — говорю я тихо, хотя внутри все скручивается в тугой узел, а сердце словно хочет вырваться наружу.

Он вздрагивает, о виду не подает… Я знаю, что бью прямо в цель. И делаю это намеренно. Пусть ему будет больно, как мне. Пусть хоть на секунду почувствует… Насколько эта боль разрушает.

— Хорошо, — отвечает он, кивнув. Его голос глухой, словно он говорит сам с собой. — Но я всё равно буду рядом. Для тебя. Для детей. Даже если ты этого не хочешь.

Отворачиваюсь, глядя на покрытую снегом дорожку, ведущую к его машине. Я больше не могу смотреть на него.

Гордей делает несколько шагов к машине, но вдруг оборачивается. Его взгляд скользит по мне — по моему лицу, плечам, скованным от холода, по моим рукам, которые всё ещё сжимаются в попытке удержать тепло. Этот взгляд обжигает сильнее ветра, он полон того, что он не может сказать.

— Поцелуй внука за меня, Марта, — говорит тихо, но звучит чётко, — И скажи детям, что я их люблю.

Мотаю головой, заходя обратно внутрь дома. Еще несколько дней назад мы ласково говорили друг другу слова о любви по телефону и обсуждали, что подарим Ванечке.

Он шутил, что купит ему хоккейную форму, а я смеялась и говорила, что сначала пусть научится ходить. Мы были вместе. Мы были семьёй.

А теперь главы этой семьи нет за общим столом. Он выбрал другую. И сколько бы он ни твердил, что она «ничего не значила», я знаю — значила. Ее присутствие разрушило всё.

Я вытираю глаза и возвращаюсь в гостиную. Лиза что-то говорит родителям, Кирилл возится с Ваней, заставляя его весело агукать. Я сажусь за стол, беру в руки стакан воды и делаю глоток. Мне нужно быть сильной. В первую очередь для себя.

Машина гонит под двести, печка в салоне топит на максимум, но теперь уже ничто не способно согреть меня. Я потерял ту женщину, о которой когда-то мечтал. Просрал так глупо, потому что в какой-то момент, черт возьми, поддался гребаной слабости.

И нет мне оправданий, осознаю. И внука не увидел, и запах его не вдохнул, в глаза не взглянул. Потерял то единственное, что стоит всех благ этого мира.

Марта права, семья не предает.

С силой тру лицо и звоню своему подопечному по громкой связи.

— У меня развод планируется, пока не нужно афишировать, я сам дам знать когда и как можно будет освещать. — в голову мысли совершенно не лезут, только лишь ее острый ледяной взгляд перед глазами: — Подключи всех, кого можно.

— Может быть стоит пустить какую-нибудь утку? — тут же выдает свои умозаключения протеже.

— Проблемы со слухом, Матвей?? — грозно шиплю в трубку.

— Простите, молчу, все сделаю.

— Если только одна живая душа прознает, первой я избавлюсь от твоей головы.

Отключаю телефон нажатием кнопки на руле, и шумно выдыхаю, приоткрывая окно. Дышать будто нечем, словно колючая проволока сдавливает горло, то ли изнутри, то ли снаружи.

Так, в сейфе моего кабинета около двух миллионов наличными, нужно оставить ей код на всякий случай. Плюс не мешало бы вывести с нескольких счетов деньги, чтобы перекинуть их на ее счет.

Она у меня хоть декан и в сфере образования имеет вес, но вдруг захочет отдохнуть где, а у нее около пятиста тысяч может еле наберется. Евин счет еще заблокирован, она с задачей не справилась, да и полагаю, что вряд ли она захочет со мной говорить, вспоминая реакцию сына.

Хотел бы я с ним поговорить, объяснить, или хотя бы найти толику понимания, но пока рано. Нельзя сейчас переть танком туда, где только что произошел взрыв, нужно выждать и понаблюдать. А выбрав более комфортный для всех момент, наконец, выговориться.

Очень хочу верить, что у меня получится.

Когда только Марта позвонила с того злосчастного отеля, даже ведь и мысли не возникло, а как узнала, почему приехала…просто в момент обухом по голове, что все тайное всегда становится явным. И я за свои годы уж это не единожды видел. Может даже отчасти, я ждал, когда это случится, потому что у самого духу не хватило?

Впрочем сейчас можно говорить, что угодно…все эти слова все равно не вернут мне мою семью. Телефон загорается уведомлением от помощника, а глаза застывают на нашей общей фотографии с того года.

Это мой день рождения, мы во дворе нашего дома. Накрыт шикарный стол со всяческими деликатесами, я сижу во главе