Без тормозов - Марисса Вольф

Едва последний звук симфонии растворяется в призрачной дрожащей тишине, я слышу негромкие аплодисменты. Вздрагиваю и распахиваю ресницы.

— Мо-ло-дец… — уголки губ мамы намекают на улыбку. Впрочем, тянутся вверх они совсем ненадолго. Сразу же пикируют в серьезное выражение.

А мне на миг, на совсем крошечный миг, становится приятно. Не то, чтобы я совсем не слышала в своей жизни похвалы — слышала; правда только от преподавателей и Луизы, — но получить такое слово от мамы — сродни получению Нобелевской премии.

Поэтому сейчас, когда я вижу, что мама оценила мою игру, которая шла от сердца, в душе робкой надеждой расцветает счастье. Вот только в следующую минуту, когда она открывает рот, оно сразу же меркнет.

— Ева, — моя идеальная мать стоит с ровной спиной, не позволяя себе расслабиться ни на секунду, — через пол часа к нам приедут Рочестеры. Поэтому будь готова. Платье — тот нежно-сиреневый шифон. Прическа — крупные локоны, — это она говорит уже Луизе и своей парикмахерше, которая втаскивает за собой чемодан своих важных принадлежностей, и визажистке с таким же баулом. — Макияж — аккуратные стрелки и бесцветный блеск. Мой дочь должна выглядеть хрупкой и невинной.

Моя бровь немедленно прыгает вверх. Интересно, зачем это нужно для простого ужина с семейством, которое дружит с нашей семьей с незапамятных времен?

Обычно мне хватало только перемены платья (да и то не такого «парадного», которое упоминала мама), ни о каком макияже и прическе речь вообще не шла.

Пока я размышляю над всеми этими странностями, мне уже делают прическу, Луиза приносит платье и туфли.

Мама, уже выглядящая идеально, наконец уходит. А я то и дело ловлю на себе сочувствующий взгляд горничной, но прямо ни о чем спросить не решаюсь. Рядом с нами находится особа, которая работает на мою мать, поэтому откровенничать Лу точно не будет.

Я не могу сказать, что очень рада тому, что у меня отменилось занятие по конной езде, поскольку я бы, наверное, лучше провела лишний час на воздухе, чем в нашей огромной стерильной парадной столовой. Но меня снова не спрашивают, сами решая, что мне делать. Поэтому сейчас, как, впрочем, и всегда, приходится покориться и давать наряжать себя, как куклу.

Но, к счастью, всё это мучение вскоре заканчивается — ведь Рочестеры ждать не будут — и я уже готова спуститься вниз. Мамин персонал уходит по коридору в сторону черного хода, Луиза шмыгает за двери вместе с ними.

Я в последний раз оглядываю себя в ростовое зеркало и выхожу из своей части дома. В коридоре замечаю случайно замешкавшуюся горничную.

— Поздравляю, мисс Ева, — блестят глаза моей верной Лу, когда она практически неслышно шепчет. — Поздравляю.

— С чем? — спрашиваю, запнувшись ногой о ногу. Совершенно не пойму, что сейчас происходит в этом доме.

Горничная смахивает слезинку с края глаза и цепляет на лицо фальшивую улыбку. Храбрится и своим ответом махом убивает мое сердце.

— С вашей помолвкой…

Ева

— С какой еще, к черту помолвкой⁈ — я даже повышаю голос. Я шокирована неимоверно. Я вообще-то еще только заканчиваю школу.

Луиза всем видом умоляет меня быть тише.

— Я сегодня подслушала, как ваша мама обсуждала с миссис Рочестер вашу с Эндрю помолвку. Простите… — тихо судорожно выдыхает Лу.

— Тебе не за что извиняться, — отвечаю я горничной. И вздыхаю.

Вот только помолвки мне не хватало. Не понимаю, зачем она нужна нашим семьям.

Мы с Энди знаем друг друга с незапамятных времен. Еще с тех пор, когда сосали одинаковые брендовые соски. Но между нами никогда не было ни симпатии, ни очень близких дружеских отношений. Так, скорее просто теплое общение.

— Спасибо, Лу! — шепчу и оставляю горничную за собой. Одна иду по длинному, до блеска начищенному коридору и расслабляю напряженно задеревенелые плечи. Машинально поправляю волосинку, легонько щекочущую мою шею, и с сожалением думаю о том, что вместо всего этого мероприятия сейчас я могла бы спокойно общаться с Джесс. А теперь, кто его знает, когда у нас обеих выдастся время для разговора. К счастью, у моей нью-йоркской подружки график менее напряженный, чем у меня, но она больше занята по вечерам, посещая с мамой какие-то выставки и показы. В то время, как у меня, это единственно свободное время.

Спускаюсь по лестнице, ослепительно улыбаясь — ведь внизу в приоткрытые двери уже видно Рочестеров. Держусь за поручень так, чтобы издалека это выглядело легким касанием. На деле же, я едва не вцепилась в красивого кованного помощника — на таких каблуках не мудрено свалиться с нашей широкой мраморной лестницы.

Наконец я достигаю твердой поверхности и уже особо не напрягаясь двигаюсь по такому же идеально белому мраморному полу к парадной столовой, где кроме Рочестеров и членов своей семьи замечаю фотографов. Ну, конечно же, о чем речь⁈ Это ведь официальное мероприятие, объединяющее два богатых рода, поэтому его нельзя не запечатлеть…

— Добрый вечер! — улыбаюсь, как только переступаю порог. — Как вы замечательно выглядите, миссис Рочестер! — поворачиваю голову в сторону мамы Энди. И ведь не вру ни разу.

Женщина, возраста моей матери, выглядит также молодо, как и моя родительница — то есть, как еще одна моя старшая сестра.

— Евочка, — расплывается в ответной улыбке миссис Рочестер, а я снова чуть сморщиваю нос, когда коверкают моя имя, — девочка моя, ты еще больше похорошела! — трогает мужа за рукав. — Милый, как нашему Энди повезло! — она прижимает руку к сердцу, всем своим видом изображая любящую маму, тронутую красотой избранницы ее сына. Помещение тут же озаряется несколькими вспышками — это нанятые высококлассные фотографы спешат запечатлеть такой «семейный» момент, момент полнейшей идиллии.

Обмен любезностями продолжается, в разговор вступают мои родители, говорят дружеской семье несколько похвал об Эндрю.

Я смотрю на друга и читаю в его глазах то же самое, что ощущаю в своем сердце — легкое раздражение от того, что ему, похоже, сегодняшним вечером тоже испортили планы, и хорошо припрятанный смех от комичности всей этой ситуации.

Но когда Рочестер-старший смотрит на младшего, Эндрю подбирается и делает шаг ко мне. Становится на одно колено и вытаскивает из кармана бархатную коробочку.

— Ева, выходи за меня, — говорит и протягивает мне изумительной красоты колечко с таким бриллиантом, который точно перевесит меня однажды.

Щелкают фотоаппараты.

Я молчу и смотрю то на колечко, то на Энди. Друг напряженный до нельзя, замер в крайне неудобной позе, но на его лице так же,