Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

царя. Снова в первом столкновении он потерпел поражение; снова он перестроил свои ряды, напал на противника и победил. Его обезумевшие от запаха крови солдаты, упрекая Цезаря в том, что он проявил излишнюю мягкость после фарсальской битвы и из-за этого им пришлось сражаться во второй раз, избили 10 000 из 80 000 помпеянцев, не щадя никого; они не хотели сражаться с этими людьми вновь. Юба покончил с собой, Сципион бежал и погиб в морском бою, Катон с небольшим подразделением ускользнул в Утику. Когда его офицеры объявили, что будут защищать город от Цезаря, Катон убедил их в том, что это невозможно. Он снабдил деньгами тех, кто собирался бежать, но сыну посоветовал покориться Цезарю. Сам он отверг оба эти пути. Он провел вечер в философских беседах, затем удалился в свою комнату и читал «Федона». Подозревая, что он попытается убить себя, друзья отняли у него меч. Когда они ослабили бдительность, он приказал слуге принести оружие обратно. Какое-то время он притворялся, что спит, затем внезапно выхватил меч и вонзил его в живот. В комнату ворвались друзья. Врач вложил обратно выпавшие кишки, зашил и перевязал рану. Стоило им оставить его одного, Катон снял повязку, разорвал шов и, обнажив внутренности, скончался.

Когда Цезарь явился в Утику, он скорбел о том, что ему не представилось случая простить Катона; теперь он мог простить только его сына. Жители города похоронили покойного стоика с пышными почестями, как будто сознавая, что вместе с ним погребают и Республику, которая просуществовала почти пять веков.

Назначив Саллюстия губернатором Нумидии и реорганизовав африканские провинции, осенью 46 г. до н. э. Цезарь возвратился в Рим. Устрашенный сенат, чувствуя приближение монархии, проголосовал за предоставление ему диктаторских полномочий на десять лет, а кроме того, позволил ему справить такой триумф, какого еще не знал Рим. Он выплатил каждому из своих солдат по 5000 аттических драхм (3000 долларов), гораздо больше, чем когда-то обещал. Он устроил угощение для граждан на 22 000 столов, а для того чтобы им не пришлось скучать, поставил потешное морское сражение, в котором приняло участие 10 000 человек. В начале 45 г. до н. э. он отправился в Испанию и при Мунде разбил, последнюю армию помпеянцев. Когда в октябре он достиг Рима, то застал всю Италию погруженной в хаос. Злоупотребления олигархии и столетие революции привели к разрушению сельского хозяйства, промышленности, финансов и торговли. Провинции были обескровлены, в то время как богатства сосредоточились в столице; необоснованные и рискованные капиталовложения привели к нарушению денежного обращения. Тысячи поместий потерпели крах; 100 000 человек вместо того, чтобы заниматься производством, были вовлечены в боевые действия. Огромное число крестьян покидали свои участки, теснимые латифундиями и дешевым привозным зерном, чтобы влиться в ряды городского пролетариата и жадно вслушиваться в речи демагогов. Пережившая все эти бури аристократия, которую отнюдь не смягчило проявленное Цезарем милосердие, злоумышляла против него в своих собраниях и дворцах. Он призывал их, обращаясь к сенату, признать неизбежность и необходимость диктатуры и сотрудничать с ним в деле благотворной реконструкции. Они насмехались над удачами узурпатора, возмущались присутствием в Риме Клеопатры на правах его гостьи и шептались, что он собирается сделаться царем и перенести свой престол в Александрию или Илион.

Итак, Цезарь, хотя к своим пятидесяти пяти годам он преждевременно постарел, в одиночку с истинно римской энергией приступил к преобразованию Римского государства. Он знал, что его победы будут лишены смысла, если ему не удастся возвести нечто более достойное, чем те обломки, которые он смел со своего пути. Когда в 44 г. до н. э. его диктатура из десятилетней была объявлена пожизненной, он не стал преувеличивать значимость изменения формулировки, хотя едва ли мог предположить, что уже через пять месяцев его жизнь оборвется. Сенат осыпал его лестью и почестями, вероятно, для того, чтобы посеять к нему ненависть в народе, который ненавидел само имя царя. Ему было позволено носить лавровый венец, благодаря которому Цезарю удавалось прикрывать свою лысину, и пользоваться императорскими полномочиями даже в дни мира. Благодаря этим мерам он взял под контроль государственную казну, а будучи верховным понтификом — жречество; как консул он имел право вносить законопроекты и следить за соблюдением законов; как трибун располагал личной неприкосновенностью; как цензор мог назначать или низлагать сенаторов. Народные собрания сохранили свое право голосовать по вынесенным законопроектам, но собраниями заправляли помощники Цезаря Антоний и Долабелла, хотя в целом народ относился к политике Цезаря благосклонно. Как и другие диктаторы, он стремился к тому, чтобы его власть основывалась на народной любви.

Он низвел сенат фактически до положения совещательного органа; он увеличил его состав до 900 членов (ранее было 600) и не переставал преобразовывать этот орган при помощи четырехсот новоназначенных сенаторов. Многие из них были римскими всадниками; многие — знатнейшими жителями Италии и провинциальных городов; некоторые из них были в прошлом центурионами, солдатами или сыновьями рабов. Патриции были весьма и весьма встревожены, когда в сенат вступали вожди покоренной Галлии, пополняя тем самым верхушку, правящую Империей. Даже столичные шутники не могли не сокрушаться, взирая на это, и по Риму ходили такие сатирические куплеты:

«Цезарь ведет галлов, празднуя триумф, а затем вводит их в сенат; галлы сняли штаны и облачились в тоги с широкой полосой» (широкая полоса — атрибут одежды сенатора)^{420}.

Возможно, Цезарь сознательно превращал новый сенат в собрание, слишком громоздкое для принятия действенных решений или организации объединенной оппозиции. В качестве неофициального исполнительного кабинета он собрал вокруг себя нескольких друзей — Бальба, Оппия, Магия и других — и положил начало имперской бюрократии, предоставив заниматься канцелярскими подробностями правительственных решений и административными тонкостями штату своих вольноотпущенников и рабов. Он позволил народному собранию избирать половину городских магистратов; остальные тоже избирались народным собранием, но на основании «рекомендаций» диктатора. В качестве трибуна он мог налагать вето на решения других трибунов или консулов. Он увеличил число преторов до шестнадцати, а квесторов до сорока, чтобы ускорить судопроизводство и облегчить заботы муниципальных администраторов. Во всех областях городской жизни у него были свои осведомители, и он не терпел некомпетентности и напрасных потерь. В городских уставах, пожалованных им, он предусмотрел суровые меры, направленные против предвыборной коррупции и должностных преступлений. Чтобы положить конец выдвижению на первые роли политиков, скупающих голоса избирателей, и, видимо, чтобы обезопасить свою