Русские имена - Андрей Андреевич Угрюмов
Обряд «крещения» состоял в том, что жителей русских селений толпами загоняли в реку и заставляли трижды споласкивать свое тело водой, чтобы смыть «скверну языческой веры» и старое, «языческое» имя. Стоявшие в это время на берегу христианские священники осеняли новоявленных «рабов божиих» крестом и каждому из них давали новое имя. Так Жданы и Храбры, Волки и Лебеди, Прекрасы и Несмеяны становились Василиями и Кириллами, Аннами и Евдокиями.
Установление тесных культурных и экономических связей с Византией было, с исторической точки зрения, для древней Руси делом прогрессивным: она приобщалась к более высокой культуре, получала новую письменность, общую с южными славянами, и прочно входила в семью европейских народов.
Однако прошло немало времени, прежде чем новые имена закрепились в языке.
Имена, принесенные на Русь вместе с христианством, были заимствованы из языков многих восточных и европейских народов, втянутых в одурманивающий омут этой религии несколькими веками раньше. В большинстве своем новые имена были словами древнегреческого языка, подвергшимися переделке и приспособленные к нормам южнославянских языков, в частности древнеболгарского языка. Поэтому их часто называют греческими именами, хотя среди них встречаются и древнееврейские, и древнеегипетские, и древнеперсидские[4].
В первые десятилетия после принятия Русью христианства греческие имена употреблялись только в присутствии духовенства или в официальных документах, в обычной же жизни наши предки продолжали называть себя старыми, языческими именами.
Позднее, лет через пятьдесят-сто, к новым именам стали понемногу привыкать и употреблять их чаще, но и старых имен еще не бросали. Это привело к тому, что каждый русский в то далекое время имел два имени: одно «крещеное», то есть данное ему церковью, а второе — «мирское», присвоенное ему «миром», то есть народом, или его родителями. Возникли своеобразные именные параллели.
Оба имени долгое время считались равноправными и фиксировались в официальных документах, летописях и «грамотах». Так, в Лаврентьевской летописи, под 1096 годом, говорится о князе, названном «в крещении Василий, русским именем Владимир». В Ипатьевской летописи, например, рассказывается, что в 1117 году «родился у Игоря сын, и нарекоша ему имя в крещении Андреян, а княжее — Святослав».
Примерно в XIII веке «мирские» имена переходят в разряд второстепенных и начинают употребляться в документах (и, видимо, в разговоре) только после греческих, на втором месте. Вот примеры из деловых бумаг той эпохи: в «Актах» (XV в.) упоминается Клим Молотило, Иван Сватко и другие многочисленные носители двойных имен. В «Книге ключей и денежных оброков» (XVI в.) мы находим Ивана Заглодыша и др.
С XV века «мирские» имена становятся еще менее почетными и получают название прозвищ. Первоначально прозвища не имели того иронического смысла, который они приобрели позднее; они были настоящими именами людей, признаваемыми народом и отвергаемыми церковью и тесно связанным с ней государственным аппаратом. Большинство мирских имен-прозвищ того времени были метафорами, и некоторые из них стали использоваться в качестве имен-талисманов, имен с «хитринкой».
В предыдущей главе мы говорили о суеверном страхе наших предков перед силой «злого слова», «сглазом» и другими опасностями, которые им мерещились повсюду. По их представлениям, наибольшей опасности подвергались люди честные, умные, положительные качества которых подчеркивались обычно их именами-характеристиками. В целях обмана «злых людей» и «нечистой силы» заботливые родители давали своим детям специально «плохие» имена, имевшие отрицательный смысл: умных и красивых мальчиков называли нарочно Дураками, Уродами, честных и смелых — Негодяями и Трусами. Им казалось, что «плохое» имя, как шапка-невидимка, прикроет их ребенка и спасет от «злой силы».
Следы таких «профилактических» имен сохранились до наших дней в основах современных русских фамилий типа Дураковы, Негодяевы, Глуповы, Грязновы и других.
Эту же роль выполняют также и некоторые прозвища сказочных героев, например, прозвище известного Иванушки-Дурачка. На самом деле, как можно иначе объяснить тот странный факт, что «дурак» является самым умным и удачливым героем многочисленных русских сказок, если не признать его «мирского» имени за имя-талисман? Могут возразить, что ни в одной из сказок нет даже и намека на то, что прозвище Дурак дано именно с такой целью. Но не показатель ли это того, как строго хранилась тайна таких «профилактических» имен. Даже то, что Иванушке-Дурачку в его собственной семье не было почета и уважения, не должно нас смущать, так как это является одним из примеров предохранительной маскировки, организованной его родителями в целях сохранения умного сына от таинственных сил, которые якобы могут помешать ему в жизни.
В качестве имен, будто бы спасавших от различных бед, в XV–XVII веках использовались уже не только мирские прозвища, но и вторые «крещеные» имена. Их обычно носили представители феодальной знати, и давались они, в отличие от прозвищ, церковниками, а не родителями. Такие двойные имена, например, имели великий князь Иван III, который тайно звался Тимофеем, великий князь Василий III, имевший второе имя Гавриил, царевич Димитрий, именовавшийся Уваром, и т. д. Их тайные имена были известны им самим, их духовникам и самым близким и верным членам их семей.
Имена-прозвища существовали в качестве составной части полного названия человека вплоть до конца XVII столетия и были официально запрещены только при Петре I. С этого времени русские во всех случаях жизни были обязаны зваться лишь одним именем — греческим. Только тогда заимствованные имена победили своих предшественников в долгой и сложной борьбе.
С появлением книгопечатания на Руси списки имен, допускаемых церковью к употреблению, стали печататься в особых календарях, называвшихся «святцами». Все имена в них распределены по дням каждого месяца.
Вот как описывает выбор имени новорожденному Н. В. Гоголь в повести «Шинель»:
«Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта. Покойница матушка, чиновница и очень хорошая женщина, расположилась, как следует, окрестить ребенка. Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова. Родильнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. «Нет, — подумала покойница, — имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли