Первая война Гитлера - Томас Вебер
***
Конечно, всё ещё остаётся вопрос о том, насколько представительны сообщения Штеттнера и Фрея в отношении взглядов, которых придерживались солдаты 16‑го полка. Штеттнер, у которого явно были социал-демократические предпочтения, старался как мог дискредитировать Гитлера в своей статье, чтобы предотвратить избрание Гитлера президентом Германии, в то время как Фрей, который вынужден был провести долгие годы Третьего Рейха в изгнании, явно преследовал свои собственные цели.
Тем не менее, даже Адольф Майер нечаянно подтверждает обоснованность большинства заявлений Штеттнера и Фрея в своих мемуарах 1934 года. Подчёркивая исключительную храбрость Гитлера в определённых местах своей книги, в то же время его рассказ о первых двух встречах с Гитлером, когда Майер – в то время сержант – всё ещё служил в 10‑й роте в окопах, подтверждает слова Штеттнера. Обе встречи произошли в жилых помещениях войск, представлявших из себя бараки из рифлёного железа, а не блиндажи, в нескольких сотнях метров за линией фронта. В одном случае Гитлер только что вернулся из миссии в соседний с ними полк, а не из окопов. Во время встречи было фундаментальное различие между фронтовыми солдатами и Гитлером в отношении того, как они воспринимали существование в нескольких сотнях метров за линией фронта. Гитлер подвернул свои погоны, чтобы избежать идентификации своего подразделения противником, как требовалось в зоне боевых действий, в то время как солдаты из 10‑й роты носили их открыто, потому что они рассматривали свои жилые помещения как находящиеся за пределами зоны боевых действий. Таким образом, Гитлер искренне воспринимал территорию, по убеждениям фронтовиков находящуюся в тылу, как лежащую во фронтовой зоне боевых действий.
Письма Алоиза Шнельдорфера к его родителям также подтверждают наличие пропасти в восприятии войны, существовавшей между солдатами, служившими в окопах, и теми, кто, как Гитлер, служил в полковом штабе. Сам Шнельдорфер был переведён из окопов в полковой штаб в начале апреля. С того времени он был назначен служить в подразделениях сигнальщиков. Как и Гитлер, он теперь делил своё время между полковым штабом в Фурнэ и передовым постом штаба во Фромелле. Как и Гитлер, он должен был действовать открыто на территории непосредственно за линией фронта, поскольку в его обязанностях было проверять и ремонтировать телефонные линии полка. После перевода он писал своим родителям: "Сегодня был переведён в сигнальную часть. Это очень отличается от службы сапёром. Я сижу в кресле и ожидаю новостей… Вы видите, что дела у меня всё время становятся лучше. К концу мне, вероятно, совсем нечего будет делать. Но всё же я буду здесь ещё долго". Спустя неделю он уточнил о своей службе: "Я теперь, как написал раньше, в сигнальной части. Дела у меня здесь идут очень хорошо. Моя задача – сидеть в кресле и делать звонки, как девушка на почте… Затем есть патрули по ночам, ремонт проводов и т.д… . Сегодня я спал на матрасе до 10 часов утра. Мне не разрешили бы этого делать в моей прежней роте. Было впечатление, что я дома". К концу месяца он всё ещё не мог поверить своей удаче, что может служить в полковом штабе: "Это настолько по-другому; в качестве техника-сигнальщика или телефониста я больше не должен делать физической работы, я не должен стоять в карауле… Ещё я всегда ухожен, мои руки чистые, так что я выгляжу респектабельно, когда приношу новости командиру роты или в полковой штаб". Шнельдорфер также рассказывал своим родителям, что такие люди, как он, получают более щедрое питание, чем солдаты в окопах: "Я не должен голодать, благодарение Господу. Вы видели из моего последнего письма, что дела у меня идут очень хорошо в сигнальной части… В Фурнэ очень хорошо. Я могу выпить литр пива под тенистым ореховым деревом… У меня в Фурнэ, как у телефониста, полная свобода действий". Когда Шнельдорфер в начале июля встретил двух солдат, с которыми он тренировался после призыва, но которые всё ещё служили в окопах, он немедленно понял, насколько отличается воздействие службы в полковом штабе в сравнении со службой на передней линии фронта. Он говорил своим родителям, что "большинство людей думает, что я только что прибыл, поскольку я выгляжу настолько хорошо", в то время как два солдата, с которыми он обучался, "выглядели весьма скверно. Я выгляжу совсем наоборот".
Мы можем найти неопровержимое подтверждение того, что взгляды Штеттнера и Фрея разделялись многими солдатами полка Листа, там, где менее всего мы могли бы ожидать этого, а именно среди писем, которые ветераны посылали Гитлеру и которые оказались в архиве нацистской партии. Однако это отдельное письмо не находится вместе с коллекцией квази-биографических писем к нему, сгруппированных в "Доклады и заявления бывших товарищей-фронтовиков". Оно спрятано в коллекции различных писем. Письмо было написано Фердинандом Видманом, который служил с Гитлером в полковом штабе. Бывший прежде музыкантом, в начале 1930‑х он был низкооплачиваемым местным чиновником в деревне Менгхофен в Нижней Баварии. Видман чувствовал себя обязанным написать Гитлеру в 1932 году, когда Гитлер был вовлечён в яростную юридическую деятельность против любого, кто подвергал сомнению его военную биографию. В письме он говорил Гитлеру, что тот должен хорошо знать, что суть атак на него была почти идентична с единодушным взглядом среди боевых солдат-фронтовиков в полку Листа во время войны, а именно то, что "все солдаты в окопах считали, что те, кто служит в полковом штабе [уже] были тыловыми крысами [Etappenschweine]. Он продолжил вспоминать, как в полку случилось "всеобщее негодование", когда полковые посыльные получили выходные. "Миллионы думали так, и все эти люди о работе посыльного думали пренебрежительно", - писал он Гитлеру. Он заключал, что в то время как он и Гитлер, разумеется, служили достойно, много критики, направленной на них, было не безосновательно. Он говорил Гитлеру, что не может отрицать того, что условия, в которых они должны были служить, очень отличались от условий службы солдат-фронтовиков:
Нельзя игнорировать то, что жизнь и в самом деле была лучше при полковом