Первая война Гитлера - Томас Вебер

Я оставался лежать на земле как мертвый целый день. Ночью около полуночи я снял свою шинель и пополз через позицию мимо раненых и мёртвых. Брешь в окопе, созданная снарядом, позволила мне попасть обратно незамеченным британцами. Примерно в час ночи я достиг германских позиций.

***

По меньшей мере частично из-за страха вынесения такого испытания люди в полку Листа яростно и агрессивно контратаковали во время нападения британцев. Ручные гранаты и пулемёты, бывшие у солдат полка Листа, дали им инструменты и уверенность неистово сопротивляться. Они на самом деле использовали пулемёты и ручные гранаты с большим и летальным эффектом, замедляя, таким образом, атаку британцев. Где бы ни сцеплялись друг с другом войска 16‑го полка с британцами, там царил хаос. Во многих случаях происходили рукопашные штыковые схватки. В сцене, изображённой на фотографии, ставшей одним из наиболее воспроизводимых изображений полка Листа (фото 13), Вайсгербер и его люди, между тем, весь день ожидали под деревьями парка дворца Фурнэ. Тем самым они были защищены от обнаружения британскими аэропланами, будучи готовыми к развёртыванию. При приближении вечерних сумерек Вайсгерберу и его солдатам, равно как и другим ротам 1‑го батальона, было наконец приказано двигаться вперёд, присоединяясь к ожесточённой битве, длящейся весь день. После трудного сражения, шедшего всю ночь, к 5 часам утра 10 мая немецкие линии были снова под контролем полка Гитлера. 142 британских солдата попали в руки полка Листа, а бесчисленное количество британских солдат были мертвы. Однако цена, которую вынужден был заплатить за это 16‑й полк, была огромной. 9‑го и 10‑го мая погибли 309 человек полка Листа, число почти столь же большое, как и во время первого дня битвы в ноябре. Общее количество потерь достигало примерно 600 человек. Среди мёртвых были Альберт Вайсгербер и тринадцать его людей, которые посреди ночи потерялись на поле сражения и попали в засаду. Вайсгербер, которому было 37 лет, был убит двумя пулями, одна из которых попала ему в висок.

Смерть Альберта Вайсгербера, одного из наиболее известных и успешных баварских художников, равно как и командира роты, в которой Гитлер всё ещё номинально числился, стала символом жертвы людей полка Листа в войне. Для него политика погребения павших солдат во Франции, а не возвращения тел мёртвых домой в Баварию, не была соблюдена. После того, как он вначале был похоронен своими товарищами по оружию в Фурнэ, его тело было эксгумировано, перевезено в Мюнхен и погребено там в начале июня в присутствии множества солдат и художников авангардистского "Нового Сецессиона". Газеты тем временем прославляли его как "образец смелого солдата, командира с несравненной храбростью [Schneidigkeit], человека исключительно благородного характера". Даже в истории полка 1932 года Альберт Вайсгербер станет прославленным героем полка Листа, в то время как другой художник из 1‑й роты, Адольф Гитлер, удостоится только поверхностного упоминания.

После сражения потребовалось много времени, прежде чем какая-либо нормальность вернулась в окопы. Безжалостное убийство товарищей Нидерхофера, после того, как они были взяты в плен британцами, несомненно, помогла вселить в сознание людей полка понимание того, что продолжать сражаться менее опасно, чем сдаваться.

Заявление Адольфа Шмидта, сержанта 4‑й роты, что в ранние часы 10 мая 1915 года, при отвоёвывании немецких окопов, его взвод обнаружил изуродованные тела немецких солдат, имело на солдат подобный эффект. Начальник Шмидта произвёл расследование по рапорту и пришёл к заключению, что в действительности утверждение было результатом оптического обмана вследствие полумрака в отвоёванном окопе. Тем не менее, существенным моментом относительно этих эпизодов не является то, имели ли они место в действительности. Важно то, что солдаты полка Листа думали – что они произошли. Авторы некоторых публикаций ссылались на солдат, поддерживавших в них веру в то, что это действительно произошло. Одна из таких публикаций задавала вопрос уже в марте: "Кто покарает жестоких преступников, которые выкалывают глаза у наших беззащитных раненых?"

Следует также добавить, что сильным препятствием для солдат к сдаче врагу был не только страх перед ним, но также и перед своими соратниками, которые могли бы интерпретировать сдачу в плен товарища как акт личного предательства и измены. Что могло случиться в этом случае, было проиллюстрировано примером двух британских солдат, которые пытались сдаться объединённому соединению войск из полка Листа, 17‑го и 20‑го полков, лишь через неделю после сражения 9 и 10 мая. "Рано утром 19 мая 1915 года к моему левому флангу приблизились двое, – докладывал офицер из 17‑го полка. – Я немедленно понял, что эти двое хотят дезертировать и отдал приказ патрулю, который был тем временем выслан, приказ не стрелять в двоих людей, которые приближались к ним. Когда первый из двоих англичан был уже только в двадцати шагах от моего патруля, он был убит выстрелом в голову с английской стороны". В этом отношении нечего было выбирать между поведением британцев и германцев, поскольку подобный инцидент произошёл в феврале. В то время снайперы из 17‑го полка застрелили немецкого солдата, который сдался британцам, когда они заметили того в британских окопах. Более того, 6 мая Альберт Вайсгербер написал своей жене в своём последнем письме перед смертью, что его люди застрелили британского солдата, который пытался сдаться: "Англичане были на передовом посту [vorgeschobenem Horchposten] и хотели сдаться, но поскольку [наши люди] не поняли, они застрелили их всех. Вероятно, английская артиллерия отомстит за своих товарищей сегодня".

Доказывали, что это страх попасть в руки врага, который просто не берёт никого в плен, изменил противоборствующие стороны в Первой мировой войне и привёл к ожесточению военных действий. Говорилось о том, что и осмысление, и реальность казни пленников и другие акты жестокости привели к взаимной ненависти и стёрли какое бы то ни было чувство общего происхождения и общего затруднительного положения. Результатом предположительно было всё большее раскручивание жестокости и высвобождение примитивных импульсов, таких как месть и жажда крови на поле сражения. Это было, продолжает аргументация, концом сантиментов, что сделали возможным перемирие на Рождество 1914 года. Повторение перемирия было отныне предположительно немыслимым. Однако это было, как мы увидим, не совсем то, что произошло с приходом Рождества 1915 года, хотя 1915 год и станет наиболее кровавым годом невообразимой войны. Если мы можем верить наблюдениям отца Норберта, ярость солдат 6‑й запасной дивизии по отношению к англичанам, являвшаяся результатом сражения, не преобразовывалась в скверное обращение к британцам, взятым в плен (во всяком случае, как только они были уведены с поля боя): "Ожесточение против англичан ужасное; тем не