Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант
Самой влиятельной среди жреческих коллегий была коллегия девяти авгуров, которые изучали намерения или волю богов — в более ранние времена посредством слежения за полетами птиц[19], позднее — рассматривая внутренности жертвенных животных. Любой сколько-нибудь значительный политический, правительственный или военный акт предваряло проведение магистратами ауспиций, результаты которых толковались авгурами и гаруспиками — гадателями по печени, чье искусство восходило к этрускам, халдеям и их предшественникам. Поскольку жрецы время от времени оказывались послушны убеждению денег, их вердикты могли прилаживаться к нуждам покупателя: так, например, неудобный законопроект мог быть остановлен объявлением о том, что данный день, согласно ауспициям, неблагоприятен для занятий важными делами; или народное собрание могли соблазнить проголосовать за войну «благоприятные» ауспиции{126}. В самых трудных ситуациях правительство заявляло о своем желании узнать о воле небес при помощи Книг Сивиллы, в которых были записаны оракулы кумской Сивиллы, жрицы Аполлона. Посредством вышеуказанных мероприятий и направлявшихся от случая к случаю посольств к дельфийскому оракулу аристократия имела возможность воздействовать на практически любое решение народа, добиваясь угодных для себя результатов{127}.
Культовые обряды сводились фактически к простому приношению даров или жертв богам, чтобы заручиться их поддержкой или отвратить от себя их гнев. Жрецы утверждали, что, для того чтобы быть действенным, ритуал должен исполняться с такой точностью в словах и движениях, которая могла быть обеспечена только жречеством. Если допускалась какая-либо ошибка, обряд следовало повторить, даже до тридцати раз. Слово «религия» (religio) означало выполнение ритуала с благоговейной осторожностью{128}. Центральным моментом церемонии было жертвоприношение (sacrificium) — буквально, претворение обыкновенной вещи в священную, посвященную (sacer), то есть принадлежащую божеству. В дому приношениями были обычно кусочек пирога или немного вина, помещенные над очагом или опущенные в огонь; в деревне — первины урожая, баран, собака или поросенок; в торжественных случаях — конь, свинья, овца или бык; в самых значительных — три последних животных закалывались вместе в обряде суоветаурилий (su-ove-taur-ilia). Священные формулы, произносимые над жертвой, превращали ее в божество, которое должно было ее принять; в этом смысле в жертву приносился сам бог{129}; а так как на алтаре сжигались только внутренности, в то время как жрецы и народ поедали остальное, мощь и сила божества (надеялись люди) переливались в его пирующих почитателей. Иногда в жертву приносились люди; важно отметить, что закон, запрещающий человеческие жертвы, был принят только в 97 г. до н. э. Отголоски этих представлений об искуплении чужой вины мы находим в поступках людей, жертвовавших жизнью во благо государства, как это сделали Деции или Марк Курций, который, чтобы умилостивить раздраженных подземных демонов, прыгнул в разверзшуюся во время землетрясения щель на Форуме, после чего, сообщает предание, щель сомкнулась, и все пришло в норму{130}.
Более приятной была церемония очищения. Очищению могли подвергаться поля или стада, армия или город. Процессия обходила по кругу объекты, которые должны были быть очищены, возносились молитвы, и приносились жертвы, благодаря им изгонялись дурные силы и отвращались несчастья. Молитва еще не полностью выделилась из магических заклинаний; слово, которым она обозначалась — carmen, — значило не только «песня», но и «чара», а Плиний искренне полагал, что молитва представляет собой одну из форм магического заклинания{131}. Если формула произносилась в соответствии с правилами и была адресована правильному божеству согласно индигитаментам (indigitamenta), или упорядоченному списку богов, составленному и хранившемуся жрецами, исполнение просьбы было гарантировано; если что-то оказывалось не так, значит, в ритуале была допущена ошибка. Близки магии были также обеты (vota) или совершавшиеся по обету дары, посредством которых люди искали помощи богов; иногда во исполнение таких обетов возводились огромные храмы. Множество вотивных приношений, которые находят в римских погребениях, наводят на мысль о том, что религия простого народа была согрета и смягчена благочестием и благодарностью, чувством породненности с тайными силами природы и страстным стремлением быть в гармонии с ними. В противоположность ей государственная религия была до неудобства формальной, своего рода юридическими и договорными отношениями между правительством и богами. Когда новые культы побежденного Востока затопили Рим, первой пришла в упадок именно официальная религия, в то время как колоритные и интимные верования деревни упорно и терпеливо сопротивлялись новым веяниям. Победоносное христианство, пойдя на уступки, мудро переняло значительную часть этих верований и обрядов; облеченные в новые формы и фразы, они живы в латинском мире и сегодня.
3. Празднества
Суровость и строгость официального культа искупались его праздниками, когда люди и боги показывали себя с менее мрачной стороны. Год был украшен более чем сотней освященных дней (feriae), включая первые дни каждого месяца, а иногда девятое и пятнадцатое числа. Некоторые из этих ферий были посвящены мертвым или духам нижнего мира; церемонии, справлявшиеся в эти дни, были «апотропеическими» по своему характеру, то есть имели целью умилостивить покойников и отвратить их гнев. С одиннадцатого по тринадцатое мая римские семейства праздновали со священным трепетом дни лемуров, или душ умерших; отец семейства выплевывал изо рта черные бобы и восклицал: «Этими бобами я искупаю свою вину и вины моих ближних… Тени предков, удалитесь!»{132}. Паренталии (Parentalia) и Фералии (Feralia), отмечавшиеся в феврале, были похожими попытками смягчить ужасных мертвецов. Но в большинстве случаев празднества были поводом для веселья и радостных застолий, а часто, среди плебеев, и для сексуальной вседозволенности. В такие дни, говорит один из плавтовских персонажей, «вы можете есть все, что вам заблагорассудится, ходить… куда вам угодно… любить кого