Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

очень удобным расплачиваться с военными долгами правительства, допустив инфляцию, которая совершенно неизбежна в условиях, когда денег стало больше, а количество товаров сократилось. Асе, первоначально равнявшийся фунту меди, был уценен до двух унций в 241 г. до н. э., до одной — в 202 г. до н. э., до половины унции — в 87 г. до н. э., до четверти — в 60 г. н. э. В течение последнего столетия существования республики полководцы выпускали собственную монету, обычно ауреи, «золотые», стоимость которых в нормальных условиях равнялась сотне сестерциев. От этого военного производства монет берет свое начало монетная политика императоров, которые следовали примеру Цезаря и чеканили на монетах свои изображения в знак того, что их надежность гарантируется государством. Сестерции изготавливали теперь из меди, а не из серебра, и стоили они четыре асса[66]. Нерон понизил содержание серебра в денарии до девяноста процентов его прежнего количества, Траян — до восьмидесяти пяти процентов, Аврелий — до семидесяти пяти, Коммод — до семидесяти, Септимий Север — до пятидесяти. Нерон понизил стоимость «золотого» с одной сороковой фунта золота до одной сорок пятой, Каракалла — до одной пятидесятой. Общий рост цен сопровождался обесцениванием денег, однако, видимо, вплоть до Аврелия соответствующим образом возрастали и доходы населения. Вероятно, такая контролируемая инфляция была самым простым способом облегчить положение должников за счет кредиторов, чьи более высокие возможности и средства, если их не сдерживать, могли бы привести к такой концентрации богатства, что экономическая жизнь была бы просто задушена, и вспыхнула бы политическая революция. Несмотря на эти изменения, мы должны рассматривать римскую фискальную систему как одну из самых удачных и стабильных в истории. На протяжении двух веков по всей Империи был признан единый монетный стандарт; благодаря такому надежному денежному средству инвестиционная активность и торговля добились невиданного прежде процветания.

Неудивительно, что банкиры были повсюду. Они выполняли функции менял, принимали под проценты денежные вклады и счета своих вкладчиков к оплате, выпускали чеки на предъявителя и векселя, управляли недвижимым имуществом, покупали его и продавали, осуществляли капиталовложения и собирали долги, ссужали деньги частным лицам и компаниям. Такая банковская система происходит из Греции и греческого Востока; она находилась почти полностью в руках греков и сирийцев даже в Италии и на Западе; в Галлии слова «сириец» и «банкир» были синонимами^{865}. Ссудные проценты, которые упали до четырех в год под грузом египетских трофеев Августа, поднялись до шести годовых после его смерти и достигли законного максимума — двенадцати — ко времени Константина.

Знаменитая «паника» 33 года иллюстрирует развитие и сложную взаимозависимость банков и коммерции в Империи. Август щедро чеканил и тратил деньги, исходя из того, что рост денежного обращения, понижение процентных ставок и повышение цен стимулируют бизнес. Так и было; однако поскольку этот процесс не мог продолжаться вечно, не позднее десятого года до нашей эры, когда приток новых денег прекратился, начинается реакция. Тиберий придерживался противоположного мнения, а именно: лучшей экономикой является самая экономная. Он серьезно урезал государственные расходы, резко ограничил количество выпускаемых денег и собрал в государственной казне 2 700 000 000 сестерциев. Возникшая в силу этого нехватка наличных средств была еще более усилена перекачкой денег на Восток в обмен на предметы роскоши. Цены упали, процентная ставка возросла, кредиторы лишили должников права выкупа закладной, должники привлекли к суду ростовщиков, и ссужать деньгами стало просто некому. Сенат попытался воспрепятствовать экспорту капитала, потребовав от каждого из своих членов вложить большую часть своего состояния в землю Италии; после этого сенаторы потребовали назад взятые у них займы и отменили закладные, чтобы собрать наличные, и кризис усилился. Когда сенатор Публий Спинтер уведомил банк Бальба и Оллия, что должен снять со счета 30 000 000 сестерциев, чтобы выполнить требование о покупке земли, компания объявила о своем банкротстве. В это же время произошло падение александрийской фирмы «Севт и сын», так как у нее затонули три корабля, груженные дорогостоящими пряностями, и крушение гигантского красильного концерна Мальха в Тире, что привело к возникновению слухов о возможном банкротстве римского банкирского дома Максима и Вибона, ссудившего этим фирмам очень большие деньги. Когда вкладчики сбежались к банку, он закрыл перед ними дверь, а чуть позже в течение того же дня еще более крупный банк братьев Петтиев приостановил выдачу вкладов. Чуть ли не одновременно с этим пришли известия о крахе крупнейших банковских фирм в Лионе, Карфагене, Коринфе и Византии. Банки Рима закрывались один за другим. Занять деньги можно было только под проценты, многократно превышавшие легальный предел. Наконец за разрешение кризиса взялся Тиберий, он приостановил действие постановления об инвестициях, распределил между банками 100 миллионов сестерциев, которые могли ссужаться на три года под залог недвижимости без процентов. Частные заимодавцы были вынуждены понизить процентную ставку, деньги снова вышли из укрытия, и экономическая стабильность понемногу была восстановлена^{866}.

Почти каждый житель Рима молился на деньги и готов был пойти на все, лишь бы ими разжиться, и тем не менее все, кроме банкиров, их проклинали. «Как мало знаком ты с веком, в котором живешь, — говорит один из Овидиевых богов, — если думаешь, что мед слаще наличных!»^{867}, а столетие спустя Ювенал саркастически восхваляет sanctissima divitiarum maiestas — «священнейшее величие богатства». До самого конца Империи закон запрещал классу сенаторов вкладывать деньги в торговлю или промышленность; и хотя сенаторы обходили это запрещение, позволяя вкладывать деньги за себя своим вольноотпущенникам, они презирали своих доверенных и отстаивали правление по праву рождения как единственную альтернативу власти денег, мифов или меча. После всех революций и децимаций старое разделение на классы осталось тем же и лишь обросло новейшей титулатурой, члены сенатского и всаднического сословий, магистраты и официальные лица назывались honestiores т. е. «людьми чести», а точнее — «людьми, имеющими право занимать должности»; остальные назывались humiliores, «смиренными», или tenuiores, «слабыми». Чувство чести часто объединялось в лице сенатора с гордым сознанием своего достоинства: сенатор занимал поочередно ряд государственных должностей, которые никак не оплачивались, но, напротив, требовали больших расходов; он заведовал важными функциями административной системы, проявляя при этом изрядную степень компетентности и порядочности; он давал деньги на публичные зрелища, оказывал помощь клиентам, освобождал некоторых из своих рабов и делил часть своего состояния с народом, оказывая ему благодеяния до или после своей смерти. В силу обязанностей, которые налагались таким положением в обществе, от сенатора для вступления или пребывания в этом сословии требовалось иметь не менее миллиона сестерциев.

Один из сенаторов, Гней