Как во сне - Юлия Резник
– Мы не очень хорошо знакомы, но ничего плохого я об этом парне сказать не могу.
– Слышал, ты какие-то праздники устраивал в его клубе. Вот и спрашиваю, – развел руками Суханов.
– А-а-а. Так это когда было? С тех пор столько воды утекло... А ты, значит, подумываешь вложиться в клубный бизнес?
– Совместный проект, ага. Мое бабло – его опыт. Сам-то я не силен в этой теме.
– Так, может, и не надо туда соваться? – заметил я, хотя обычно не любил раздавать непрошенные советы. Однако Илья неожиданно со мной согласился:
– Может. Батя тоже не в восторге от этой идеи.
– А ты сам-то что думаешь?
– Да хрен его знает. В том-то и дело. У меня миллиард предложений, ты в курсе, как оно. Сегодня – одно, завтра – другое. Только выбирай. Желающих залезть ко мне в карман с избытком. Куда не пойду – мне обязательно кто-то да пичнет очередной бизнес-план.
– И ни одного предложения, которое бы тебя по-настоящему захватило, – покивал я, потому что действительно очень хорошо понимал положение, в каком оказался Илья. Для мужика сложно, отдав всю жизнь спорту, начать заново. А желающих нажиться на этом и впрямь хоть отбавляй. Сколько парней остались у разбитого корыта, уйдя на заслуженную пенсию с большими деньгами из-за таких вот горе-стартаперов! Осторожность Ильи вполне объяснима, учитывая, что в свое время он наверняка сполна насмотрелся на это дерьмо.
– Давай я поспрашиваю и отзвонюсь, ага? Но клубный бизнес – скользкая тема. К этому надо иметь определённый талант. Там же у всех под колпаком – начиная от пожарников, заканчивая наркоконтролем. Задерешься разгребать…
– Это ясно, но где сейчас легко? – хохотнул Суханов, протягивая мне ладонь.
– И то так, – пожал. – Отзвонюсь, как что-то узнаю.
– Спасибо. Ценю. И вот еще…
Я невольно напрягся, хотя, казалось бы, для этого не было никаких поводов.
– Что касается моей сестры…
– М-м-м?
– Понимаю, что у тебя и без этого куча головняков, но по-братски прошу, присмотри за Улькой.
Да уж, нашел ты, парень, кого просить. Знал бы, что я с твоей сестрой сделал, уже бы, наверное, череп мне проломил. И я бы даже смиренно позволил тебе это сделать.
– Уля толковая девочка, – поморщился я.
– Да знаю я! Но тут кое-что случилось… В общем, вдруг поймешь, что ее кто-то обижает, свисти. Какой-то мудак ей мозги пудрит, а она, дура, ведется, потому что жизни не нюхала. Такая еще малышка… Только и того, что вымахала каланча да кричит, что взрослая. В душе Улька такой ребенок. Мать с тех пор, как у нее Постинор нашла, на сердечных каплях… Узнаю, кто к этому причастен… – Илья махнул рукой, думая, что выгрузил на постороннего человека и так больше положенного. А я… Я стоял и молчал, не зная, как поступить. То, что мне подсказывали воспитание и имеющийся жизненный опыт, было просто самоубийством. И отдавая тому отчет, мне бы язык придержать, да, но молчать и трусливо отсиживаться – значило идти вразрез с моими представлениями о чести. – Ты прости, что я это на тебя вывалил. Просто Улька моя сестра. Мы всей семьей за нее очень переживаем.
– Я понимаю.
– Ты только не думай, что она по мужикам таскается, – вдруг еще сильнее загнался Илья. – Уля до этого и не встречалась ни с кем, а тут…
– Слушай, кончай. Мы с ней пять лет работаем, полагаешь, я еще не раскусил, с кем имею дело?
Илья хмыкнул, ероша короткий ежик на голове.
– Твоя правда. Я чет вообще гоню. Второй день в напрягах. С этими девками с ума сойти можно. Хорошо, что сестра у меня одна.
– Погоди. Потом пойдут дочки.
– Да ну на фиг. Я пас.
Суханов заржал, атмосфера разрядилась. И, казалось бы, просто дождись, когда он уйдет! Я до последнего так и хотел сделать. Но все же не смог. Не такой я человек. Не могу отсиживаться и ждать, когда само рассосется то, что я же и наворотил. Последней каплей стало то, что Илья счел необходимым обелить в моих глазах Улькину репутацию. Уж кто не нуждался ни в каких адвокатах – так эта девочка. Я должен был… Должен был что-то для нее сделать.
– Илья!
– А? – оторвался от телефона тот, стоя одной ногой на пороге.
– Это я.
– Что ты? – искренне не понял Суханов.
– Это я, возможно, сделал ребенка твоей сестре.
За тем, как меняются эмоции на лице Илюхи, можно было наблюдать вечность. Тут и шок, и ярость, и растерянность, и… жажда крови. Я же к этому, наверное, стремился, да? Чтобы кто-то мне хорошенько втащил, и боль физическая хоть немного потеснила бы моральную. И вот ведь! Правда, стало немного легче. Уж не знаю, от удара в челюсть или от самого факта, что мне больше не нужно было скрывать неприглядную правду.
– Да я тебя за сестру… Да я…
К сорванному шипению задетого в лучших чувствах мужика добавился звенящий от слез женский голос:
– Прекратите! Немедленно прекратите…
Только я ничего и не делал. Так, принимал смиренно, кстати, весьма неплохо поставленные удары.
– Илья! Эльбрус Таймуразович, да что вы творите?!
– Ты его и в постели по имени-отчеству называешь?! – бросил сестре Суханов.
– Со мной говори, – рявкнул я, заслоняя Улю от братского гнева. – Она ни при чем.
– Ни при чем бы она была, если бы не соображала, что делала!
– Она и не соображала, – опустошенно заметил я.
– В смысле? – сглотнул Суханов, сжимая кулаки. – Уля… Он тебя опоил? Он… обидел?
– Да нет же!
– Я тебя убью, Калоев…
– Ты вообще меня слышишь?! Мы оба не понимали, что делаем. Эльбрус Таймуразович ни в чем не виноват!
– У тебя стокгольмский синдром? – прохрипел, задыхаясь, Илья. Его широкие плечи ходили ходуном от эмоций, лицо опасно перекосилось. И мне нужно было что-нибудь делать, чтобы не допустить убийства, от которого Улькин брат находился буквально в шаге. Или его инфаркта.
– Сядь. Давай все обсудим. Уль, выйди, пожалуйста.
– Нет уж, при мне говорите, – всхлипнула та.
– Я не хочу подвергать тебя…
– Так и не надо было! Зачем вы вообще ему рассказали?!