Беда - Никки Мэй

Мама с отчимом любили Бу, но они ее не понимали.

— Экзамены? Еще и повышенного уровня? — спрашивали родители, когда ей было шестнадцать. — Зачем они тебе? Ты уже сейчас можешь пойти работать. Пора зарабатывать деньги.

Сами они не учились в университете. Спрашивается, зачем он ей? Бу не смогла признаться, что мечтает уехать. Не хотела их ранить.

Только в Бристоле (выбор пал на этот город, потому что он далеко от дома), где она повстречала Сими и Ронке, она стала чувствовать себя в своей тарелке. Они были первыми людьми смешанной расы, с кем Бу когда-либо говорила, и цвет кожи уже не считался недостатком — он оказался достоинством! Значит, теперь она может вписаться в любую компанию и черных, и белых — вообще всех людей любых цветов и оттенков. Девочкам было жаль тех бедолаг, у кого лишь одна культура, кто пользуется автозагаром (или еще хуже — осветляющими кремами). Они гордились, что наполовину нигерийки и наполовину англичанки. Они любили джолоф и сэндвичи с рыбными палочками. Они болели за две футбольные команды.

Бу мечтала подружиться с ними, а потому смягчила свой йоркширский акцент и запихнула поглубже скромность. Вскоре девушки стали единым целым, образовав нигерийский отряд. Это были ее первые подруги. Бу чувствовала, что между ними есть связь. И ей это нравилось.

Сими научила Бу делать из кудрей мягкие волны (правило первое: кондиционера для волос не бывает слишком много).

Ронке познакомила подругу с нигерийской кухней. А еще пыталась познакомить ее с нигерийскими парнями. Но Бу не захотела иметь с ними дело. Из-за отца, которого она никогда не видела, у нее сложилось нехорошее представление о нигерийцах: сомнительные они типы, верить им нельзя.

София в позе Чудо-женщины — кулаки уперты в бедра, ноги широко расставлены, плечи отведены назад, на лбу очки — отчитывала маленького мальчика, который посмел оспорить ее правила. Тот смахивал на статую — застыл и кивал с широко раскрытыми глазами и высунутым языком. Бедный ребенок! У него не было и шанса.

В глубине души Бу хотела остановить этот миг. Время мчится уж слишком быстро. Вот бы София осталась маленькой навсегда… С другой стороны, Бу мечтала поскорее увидеть дочь взрослой. Иногда время идет слишком медленно. Бу снова хотела быть собой. Работать полный день. Заниматься сложными исследовательскими проектами, а не тем, что никто больше не хочет делать. Носить костюмы, а не толстовки. Говорить о дедуктивной теории, а не о зубной фее. Ходить на разные встречи, а не в эти вонючие детские центры. Нанять домработницу.

Бу ушла из «Тек Таймс» и стала заниматься фрилансом еще до рождения Софии. Она выполняла разные задачи, но в основном редактировала статьи. У нее была магистерская степень по биоинформатике, и она очень скучала по работе над разными проектами, по собственному имени в заголовках. И как же раздражали люди, которые приписывали себе ее достижения!

Когда София пошла в школу, Бу начала искать себе место. И теперь вот уже три месяца трудилась в аналитическом центре «Модерн Сайенс». Бу еще не почувствовала себя частью команды, потому что приходила туда только два раза в неделю, а коллеги, которые работали на полную ставку, уже образовали между собой закрытые группки. Но недавно у них появился новый босс, и, кажется, он заметил, что Бу-то с мозгами.

Она взяла телефон и прочитала его последнее письмо. Похоже ли это на флирт? Или ей просто этого хочется? Нет, конечно нет. Но приятно видеть, что тебя признают и уважают. И даже ценят. Босс попросил, чтобы она выходила на работу чаще двух дней, вела собственные проекты и применяла инновационные подходы — и чтобы именно Бу возглавила работу над регулярным подкастом. А еще босс был красавчиком. Бу снова перечитала письмо. Он флиртует? Да. Так и есть.

В дверь позвонили, и София понеслась по лестнице вниз, выкрикивая:

— Я открою!

Через минуту Ронке уже шаркала по квартире, потому что София обняла ее за ноги и так на них и повисла. Гостья поставила тяжелые пакеты на кухонный островок. Затем бегло чмокнула Бу в щеку, пробормотав: «Привет, подруга», и сразу переключила внимание на Софию.

— Как дела у моей золотой девочки? — Ронке опустилась на колени и обняла малышку.

— О, мы сейчас будем играть в войнушку, и я выиграю!

София стаскивала пальто с Ронке, в мельчайших и немного непонятных подробностях объясняя, что включает в себя «война», — целую лекцию прочитала.

— Эх, нам бы еще наручники! — посетовала София, указывая крестной, где та может сесть, и загородила ее перевернутой сушилкой для белья. — Не переживай, можно притвориться, что они у нас есть.

— Ох! — простонала Ронке, поднимая руки, чтобы София могла защелкнуть воображаемые наручники.

— Будешь что-нибудь пить? У меня как раз есть тот вонючий травяной чай, который ты так любишь, — предложила Бу.

— Мама, тебе нельзя говорить с заключенными! — гаркнула София. — Садись на диван и просто смотри!

Бу отдала честь.

— Так точно, сэр! Я буду следить за соблюдением прав человека. Думаю, это нам как раз пригодится, — сказала Бу и приземлилась на диван с кипой бумаг.

София пугающе напоминала Пол Пота[22]: она патрулировала стены своей тюрьмы, выкрикивая — одно за другим — все более жестокие наказания, которым собиралась подвергнуть военнопленную.

Бу следовало притворяться, будто она записывает что-то очень важное. Она фотографировала все это на телефон, стараясь, чтобы в кадр не попадали складки на талии Ронке. София должна одобрить фотографии, чтобы обрезать, выбрать фильтр и, откорректированные, отправить папе и тете Сими. Бу подозвала Софию и попросила ее не торопиться, просматривая кадры. Пусть Ронке хоть передохнёт.

В какой-то миг Бу вдруг поняла, что ей все это нравится. Она всегда любила смотреть на Софию и Ронке вместе. Подруга держалась естественно. Терпеливо. Бу, правда, немного беспокоила кровожадность дочери, но могло ведь быть и хуже. Она могла бы, например, наряжать Барби в розовый топик. Все-таки маленький тиран в доме — как-то более прогрессивно.

Когда Дидье вернулся домой после своей очень важной благотворительной игры (веселуха, ага), весь пол гостиной усыпали игрушечные солдатики, София маршировала