Гондола химер - Морис Декобра

– Простите, простите, – запротестовал Мантиньяк. – Отдать Египет египтянам – значит отдать и Алжир арабам, а это был бы конец нашему североафриканскому владычеству. Наши интересы связаны.

Леди Диана, потягивая кьянти, примирительно заметила:

– Лига Наций уладит все это.

Все три чичисбея искренне засмеялись этому замечанию, а Краузе проговорил:

– О, да, игрушка, изобретенная профессором истории, впавшим в детство… Забавная выдумка! Все-таки задачи ее благородны. Любовь к миру – прекрасная вещь и в конце концов она восторжествует.

– Все это верно, дорогая леди Диана… Но Лига Наций без санкций – все равно, что город без полиции. Кулачное право будет еще долго регулировать отношения народов. Все остальное – фантасмагория. Видели ли вы когда-нибудь толпу, способную мыслить? Направляли ли когда-нибудь массы силой логических доводов? Борьба за существование, жестокая между отдельными личностями, становится яростной между нациями. Поэтому Лига Наций, взывающая к добрым чувствам народов и пугающая их эфемерными санкциями, напоминает ребенка четырех лет, лепечущего псалмы посреди стаи голодных волков.

– Вы меня пугаете, Эрих.

– Нет же, мой друг… Если бы вы не были невольной жертвой утопистов, блеющих пацифистов и им подобных, вы не были бы так далеки от истины. К сожалению, претенциозные выходцы из университетов, страдающие расслабление или хитрые болтуны, едва окончившие первоначальную школу, торжественно объявляют свету мир, и сеют на своих избирателей манну пустых слов, приятных фраз и райских обещаний… Это или безответственные люди, или плохие актеры.

– В таком случае, вы предвидите после египетского восстания и другие конфликты? Немец выпрямился и продолжал:

– Конфликты? Но они у вас уже есть, между вчерашними союзниками.

Мантиньяк и Деклинг переглянулись. Француз с улыбкой заметил:

– Я вижу возможность только одного конфликта… В борьбе за завоевание сердца леди Уайнхем.

– Нет, нет! – серьезно возразил Эрих Краузе. – Долги! Военные долги… Должник никогда не любит своего кредитора. Американцы, объевшиеся европейским золотом – этот дядя Сэм, истинный победитель в войне, которому мы все платили по его грандиозным счетам. В один прекрасный день этот дядя Сэм, выродившийся Шейлок, должен будет открыть свои сундуки, чтобы вооружить армию и подготовить флот для борьбы на Тихом океане. И тогда наступит наш черед, нас, оборванцев старой Европы, прежних данников сокровищницы Вашингтона, обогащаться, за счет расходов заокеанского плательщика податей. И пока они будут объясняться с желтыми, мы любезно будем продавать по дорогой цене снаряды и мясные консервы, и посмотрим, во что им обойдется это подавление доведенного до отчаяния Востока.

– Какая безотрадная картина будущего, господин доктор, – сказал Мантиньяк. – Можно подумать, что эти мрачные предсказания доставляют вам личное удовлетворение. Немец выпрямил свой атлетический стан и продолжал:

– Личное удовлетворение, месье, нет… Но Германия – не страна химер… Все государственные мужи Германии были «Realpolitiker»[28]. Вы понимаете точный смысл этого слова? В наших бесплодных долинах от Вислы до Эльбы, на нашей неприветливой земле, люди научились бороться лицом к лицу с действительностью. Вы же, представители латинской расы, выросшие под ясным небом, охотно отворачиваете головы, когда судьба собирает на горизонте тучи. Мы, немцы, мы духовные сыны Гегеля. Мантиньяк покачал головой:

– Что вам ответить, господин доктор? Как восстать против логики ваших доводов? Возможно, что вы сыны Гегеля, но мы, бесспорно, сыновья Самсона. Далила заставила нас потрясти храм, чтобы задавить филистимлян, и на наши головы упал кирпич. К несчастью у Далилы длинные зубы и английский акцент. Если бы англосаксы были лишены всякого воображения и всякого психологического чутья, они не посеяли бы ненависти к себе в нации ставшей столь же жертвой своих союзников, как и врагов. – Не возмущайтесь, Мантиньяк, проворчал Деклинг, – через десять лет вы не увидите ни одной марки от немцев, и мы не получим ни одного франка из французской казны… Что касается плана Даунса и соглашения о военных долгах, они будут использованы, как простая оберточная бумага.

– А вы Реджи, чей вы духовный сын? – спросила леди Диана, кладя руку на руку Деклинга.

– Меркурия, дорогой друг. Я хочу сказать, бога коммерции…

– И воров[29]?

– Если хотите, Диана, потому что коммерция так же относится к воровству, как мускулы к костяку. Разве может нация лавочников иметь другой идеал, кроме преклонения перед алтарем золотого тельца?

Мантиньяк подтвердил:

– Сэр Реджинальд прав. И, так как мы обмениваемся горькими истинами, я напомню ему, что для его соотечественников золото было всегда ценнее крови. Они это доказывали с 1914 года по 1918 год.

Леди Диана удивленно подняла брови.

– Каким образом?

– Великая война не продолжалась бы и года, если бы Англия не снабжала косвенно врага через нейтральные страны… Но нужно было выбирать! Короткая война и парализованная торговля… Или же: процветание торговли и долгая война. Задумывались ли вы когда-либо над этим, леди Диана? Думали ли вы когда-нибудь, что мистер Броун, английский промышленник, зарабатывал миллионы на продаже хлопка голландцам и шведам, переправлявшим его немцам, в то время, как сына Броуна, солдата убивали на фронте фактические клиенты отца? Какой трагический вопрос для делового человека – пятьсот процентов чистой прибыли или шкура сына?..

Сэр Реджинальд Деклинг цинично рассмеялся.

– Это как раз то, что только-что сказал и я, леди Диана. Наши соотечественники без малейшего колебания принесли своих детей в жертву Stock Exchange[30]. Дело всегда есть дело.

– Мне холодно от вашего цинизма, Реджинальд.

– Почему вы хотите, чтобы действительность была утешительной? – спросил Мантиньяк. Оптимизм – это диабет легковерных умов, подслащающих человеческую уродливость. Что действительно возмутительно, это ужасное предательство цивилизованного мира. Стараясь обмануть самих себя, они спекулируют на благородстве и великодушии народов, скрывая под мантией альтруизма руководящую ими жадность… Вы еще полюбуетесь на действия Англии в Египте. На феллахов посыплется дождь из пуль. Это отучит их захотеть быть счастливыми без разрешения Колониального Правительства. Националисты из Какра будут взывать ко всему миру, который прольет по этому поводу крокодиловы слезы.

Комментарии Мантиньяка были прерваны приближением факира, ходившего от стола к столу с его ясновидением.

– Позовите его, попросила леди Диана, – Я обожаю предсказателей за то, что в их прорицаниях нет ни слова правды. И потом, каждый встречал в своей жизни цыганку или ясновидящую, которая предсказала ему удивительнейшие вещи.

Факир поклонился леди Диане; он носил индусское имя Хананати, но сэр Реджинальд Деклинг подозревал, что его родиной скорее были окрестности Яффы.

– Читаете ли вы по руке? – спросила леди Диана.

По лицу шарлатана промелькнула недовольная гримаса.

– Нет, сударыня… Рука ненадежна. Я попрошу у вас какой-нибудь предмет, с которым вы никогда не расстаетесь.

Леди Диана дала ему свое обручальное кольцо. Хананати сжал его между ладонями и замер в искусственном трансе. Затем, стоя сзади леди Дианы, он пробормотал:

– Я вижу вас среди песчаных дюн у подножья пирамид.

– Дальше?

– Это все.

Мантиньяк саркастически заметил:

– Не предсказываете ли вы судьбу по звездам?

– Я ясно видел госпожу среди диких, с пирамидами и сфинксом на горизонте. Я не могу больше ничего добавить.

– Дайте ему десять лир… Это больше не стоит.

Факир удалился. Леди Диана наклонилась к сэру Реджинальду и заметила:

– Любопытно все же. Перед появлением этого факира мы говорили о восстании в Египте, а вчера вечером я думала о лорде Стэнли.

– Простое совпадение.

– Очевидно, тем более, что у меня нет никакого человеческого резона отправляться сейчас на берега Нила.

Обед закончился. Леди Диана и ее рыцари вышли из ресторана и отправились пешком к каналу Джадекки, где Беппо ожидал их в гондоле с химерами. Немец сел направо, англичанин налево, а француз – у ног леди Дианы.

– Мои друзья, мы имеем право теперь поболтать, после наших, столь мрачных предсказаний относительно будущих судеб человеческого рода. Я хочу задать вам вопрос: в ночь Искупителя я даю у себя бал, на котором должна буду избрать дожа. Если я изберу одного из вас, будут ли остальные ревновать?

– О, – вскричал Мантиньяк, – мы подходим к вопросу квадрата гипотенузы в области любовной геометрии. Из-за ревности пролилось не мало чернил, дорогой друг.

– Не говоря уже