Сделано в Италии? Темная сторона моды - Джузеппе Иорио
Лучше уж помолчать. Лучше смотреть на вещи невидящими глазами, чтобы потом не держать ответ перед собственной совестью. До сих пор так и было. Теперь хватит.
У меня болит голова. Все как всегда: боль сжимает виски, воспламеняет мысли, раскаляет мозг.
Маленькие домики, бедные люди, и я здесь, поездка за поездкой, в поисках самых затерянных мест, в поисках очередной нищеты, с каждым разом все более глубокой. Хватит. Я хочу видеть эти вещи, хочу на этот раз смотреть убожеству и лишениям прямо в глаза, и, быть может, головная боль исчезнет.
Я думаю, что здесь, если с кем-то произойдет несчастный случай или кто-то серьезно заболеет – ему конец: в такие деревни врач не приедет, потому что даже не сможет окупить расходы на бензин. Поэтому здешние люди, если заболели, обходятся тем, что есть, или напиваются и ждут, пока болезнь сама пройдет… Если пройдет.
Я снова вижу старика, разгребающего снег на пороге пивзавода. Ему лет 70, пенсия – 20 евро в месяц, и он вынужден убирать снег, чтобы заработать на хлеб.
Я опять прохожу мимо дряхлых стариков, сидящих у дверей своих домов; мимо детей, играющих на улице; мимо женщин, выходящих с фабрик; мимо пьяниц, их много, они валяются на тротуаре или бредут, шатаясь, упившись самой плохой водкой в мире.
И молодежь – молодые мужчины, неподвижно уставившиеся в пространство, руки в карманах пиджаков, свисающая с губ сигарета; девушки, совсем юные, поджидающие клиента у дверей маленьких ресторанчиков, где часто бывают иностранцы. Люди, лишенные будущего.
Мысленно я слышу их разговоры. Их болтовню на незнакомом мне языке, но, мне кажется, я понимаю все, о чем они говорят. Что на улице, что в домах разговоры одни и те же, и всегда на одну и ту же тему: как выжить. Дети задают взрослым обычные вопросы, обычные для всех детей, которые хотят все знать, а взрослые отвечают им односложно, потому что развернутых ответов у них нет. Ответов, касающихся будущего, здесь не существует.
Меня вгоняет в уныние это ощущение пустоты. Меня злит осознание того, что они понятия не имеют, как все обстоит на самом деле.
Огни деревни за окном машины исчезают, мы оставляем их позади, и голоса стихают, а потом и вовсе пропадают. Наступила ночь, и в густой темноте, которую едва прорезает свет фар, я отвлекаюсь на другие мысли.
Я думаю о том, как далеко я сейчас от дома. Я думаю о том, что Серджио продолжает ехать вперед со скоростью 40 километров в час, быстрее ехать невозможно из-за выбоин и постоянного риска вылететь на обледеневшую часть дороги.
Если с машиной что-то случится и мы остановимся здесь, у нас будут большие проблемы, потому что за столько часов поездки мы видели на дороге лишь один легковой автомобиль и пару фур. Это место – самое бездонное нигде, без единого дорожного знака или простой вехи на обочине, указывающих на то, где мы находимся.
Неожиданно из темноты появляются два примитивных сооружения – справа и слева от дороги. В слабом желтом свете двух фонарей мы видим тянущуюся перед ними изгородь из колючей проволоки. Девушка в униформе и меховой шапке подходит к машине и вежливо просит нас предъявить паспорта. Она, внимательно рассматривая, листает их, затем просит нас пройти за ней в маленький домик-офис, тот, что справа.
Я дергаю Серджио за рукав и шепчу ему:
– Это что, таможня? Но мы же в Молдове!
Он качает головой и улыбается. Он говорит, чтобы я не волновался, все будет в порядке. Он хорошо знает эти места, поскольку живет здесь уже пять лет и у него, 42-летнего, здесь есть молдавская подружка, которой 19. Я интегрировался, говорит он и смеется. У него офис в центре города и нужные связи на таможне, что является обязательным условием для работы здесь. Он знаком с некоторыми политическими шишками и пользуется уважением и доверием владельцев текстильных фабрик – тех самых, ради которых я сегодня приехал из Италии с поручением установить контакты.
– Да-да, мы на границе, – говорит он. – Они должны нас зарегистрировать, выполнить все формальности… штампы, бумажки. Это займет пять, максимум десять минут.
Ладно. Это ничто по сравнению с теми 45 минутами, которые потребовались для пересечения границы между Румынией и Молдовой. Но здесь-то что за граница?
Девушка в форме дает добро, все в порядке, нас пропускают. Мы возвращаемся на дорогу. И пересекаем границу. Но, судя по всему, мы все еще в Молдове! Серджио, не переставая улыбаться, качает головой.
Нет. Это такая граница – официальная демаркационная линия, проведенная на востоке Молдовы на всех картах.
Хотя дорога стала лучше. Более обустроенной, чистой и ухоженной. Появились фонари, освещая ее через четкие интервалы. Изменился и пейзаж, он выглядит менее пустынным. Заснеженные деревья, несколько домов.
– Ты можешь мне объяснить, что это за место? – спрашиваю я Серджио.
– Приднестровье. Мы въехали в Приднестровье, территорию за рекой Днестр.
– И что это за страна такая? Это что, шутка?
То, что это не шутка, я понял метров через 200–300 после того странного пограничного пункта, где меня зарегистрировали.
Не шутка. Я понял это по тому, что на границе, которую мы сейчас пересекаем, стоят русские солдаты.
Мафия, оружие и Prada
Мы приехали в гостиницу. 100 долларов в день – месячная зарплата ее служащего. На парковке отеля несколько машин, в основном со швейцарскими номерами, диковинка. Да, здесь нет аэропортов… Проходя через ресторан, я слышу чей-то разговор. Я южанин и четко различаю акцент своей страны: это калабриец! Но что, черт возьми, делает человек из Калабрии за 3 тысячи километров от Джоя Тауро в таком месте? Турист? Боюсь, что ответ у меня уже есть. Я ужинаю в номере: мясо со спаржей и греческим салатом, и вскоре после этого падаю на кровать смертельно уставшим.
На следующее утро я открываю для себя город Тирасполь, столицу Приднестровья.
150 тысяч жителей, мало машин, несколько магазинов, здания в так называемом архитектурном
Ознакомительная версия. Доступно 7 из 34 стр.