Рассвет Жатвы - Сьюзен Коллинз

Оставшиеся зрители поднялись на ноги, но в себя так и не пришли. Люди тревожно перешептываются с соседями, пытаясь выяснить, что происходит.

– Эфир через тридцать секунд, – раздается из громкоговорителей. – Двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь…

– Заткнитесь! – визжит Друзилла на толпу, пока гример пытается припудрить ее потное лицо. – Заткнитесь, или я всех вас убью!

Словно в подтверждение угрозы стоящий рядом миротворец стреляет в воздух, и низко над площадью проносится планолет.

Шум мигом стихает, и я слышу, как в ушах у меня пульсирует кровь. Тянет пуститься наутек по примеру Вудбайна, но я помню, как свисали из пробитого черепа его мозги.

– …десять, девять, восемь…

Все на сцене вернулись туда, где стояли перед стрельбой: Луэлла и Мейсили, миротворцы и Друзилла, которая быстро рвет пополам бумажку Плутарха и кладет поверх кучи в стеклянном шаре.

Я оборачиваюсь за поддержкой к Бердоку и Блэру, но их, разумеется, и след простыл. Рядом стоит лишь парочка ребят помладше, да и те стараются держаться от меня подальше.

– …три, два, один, и мы в эфире.

Друзилла притворяется, что вытаскивает бумажку с именем.

– И первый джентльмен, который будет сопровождать леди – это… Вайет Келлоу!

Я будто повтор смотрю: Вайет вновь поднимается на сцену все с тем же бесстрастным видом и послушно занимает свое место.

Рука Друзиллы для виду копается в шаре, затем с хирургической точностью вытягивает нужную бумажку.

– И наш второй юноша будет… Хеймитч Эбернети!

Продолжаю стоять в надежде, что это дурной сон, и я проснусь в своей кровати. Все пошло наперекосяк! Буквально пару минут назад я почти избежал этой участи. Собирался домой, потом в лес, свободный до следующего года.

– Хеймитч? – повторяет Друзилла, глядя прямо на меня.

Мое лицо заполняет весь экран над сценой. Ноги несут меня вперед. Камера переключается на Ленор Дав, которая прижимает руку ко рту. Она не плачет, так что Плутарх не получит свою душераздирающую сцену прощания. Только не от нее и не от меня. Они не смогут использовать наши слезы на потеху зрителям.

– Леди и джентльмены, давайте вместе со мной поприветствуем трибутов из Дистрикта-12 на Пятидесятых Голодных играх! – Друзилла указывает на нас. – И пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Она начинает хлопать, и из громкоговорителей ей вторит огромная толпа, в то время как у нас в Двенадцатом аплодисменты довольно жидкие.

Я замечаю среди зрителей Ленор Дав, мы смотрим друг другу в глаза, и нас захлестывает отчаяние. Она опускает руку, прижимает к сердцу, и губы ее безмолвно шепчут: «Люблю, огнем горю!» Я отвечаю: «Я тоже!»

Пушки развеивают очарование. Конфетти сыпется дождем на меня, на сцену, на площадь. Я теряю Ленор Дав из виду среди блестящих кусочков бумаги.

Друзилла широко раскидывает руки.

– Счастливой вам второй Квартальной Бойни!

– Трансляция окончена, – раздается из динамиков.

В эфир дают Жатву в Дистрикте-11. Искусственные аплодисменты смолкают, и Друзилла с протяжным стоном оседает прямо на сцену.

– Великолепно! Браво, ребята! – кричит Плутарх, появляясь на краю сцены, и команда «Капитолий-ТВ» разражается громкими ободряющими возгласами. – Друзилла, без сучка без задоринки!

Друзилла приходит в себя и сдергивает свою шляпу-нарцисс, уцепив ее за ремешок под подбородком.

– Понятия не имею, как мне это удалось. – Она вытаскивает из ботинка пачку сигарет и закуривает, выдыхая дым через нос. – Будет что рассказать на столичных вечеринках!

Один из помощников появляется с подносом, уставленным бокалами с бледной жидкостью, и случайно предлагает и мне: «Шампанского?» – прежде чем осознает свою ошибку.

– Ой! Детям не положено!

Друзилла хватает бокал и замечает молчаливых и несчастных жителей Дистрикта-12, на которых падают остатки конфетти.

– Чего уставились? Грязные твари! Отправляйтесь по домам, живо! – Она обращается к миротворцу: – Уберите их отсюда, пока у меня волосы вонью не пропитались. – Она нюхает свой локон и кривится. – Слишком поздно.

Миротворец подает сигнал, солдаты начинают теснить толпу. Бердок с Блэром уходить не хотят, однако большинство зрителей спешат к соседним улочкам – они лишь рады поскорее убраться с Жатвы, пойти домой и обнять своих детей, а постоянные покупатели Хэтти – хорошенько напиться.

При виде миротворца, удерживающего Ленор Дав, я ударяюсь в панику. Почему я не вмешался раньше? Почему ждал до последнего и оказал открытое неповиновение солдату? Неужели я испугался? Растерялся? Или просто спасовал перед человеком в белой форме? Теперь мы оба обречены. Миротворцы достают наручники, и тут поспевают Кларк Кармин с Тэмом Янтарем. Они разговаривают с ним быстро и по-тихому, вроде бы суют деньги. К моему облегчению, миротворец оглядывается, отпускает ее и уходит. Ленор Дав рвется ко мне, но дядюшки поспешно заталкивают ее в боковую улочку.

Другие незадачливые близкие новоявленных трибутов остаются на площади.

Мистер Доннер подбегает к сцене с пригоршнями денег в надежде, что удастся как-нибудь выкупить Мейсили, его жена с Мерили мнутся возле витрины своего магазинчика.

– Не надо, папа! – кричит Мейсили, но ее отец продолжает махать купюрами.

Вон стоит семейство, в котором я угадываю Келлоу: женщина истерически рыдает, мужчины дерутся.

– Это ты его сглазил! – обвиняет один другого. – Ты виноват!

Наши соседи, Маккои, обнимают ма, та едва держится на ногах. На ее руке повис Сид, тянет маму вперед и кричит:

– Хеймитч! Хеймитч!

Я уже до смерти тоскую по дому. Знаю, я должен быть сильным, но от их вида я падаю духом. Как они без меня справятся?

Теперь трибутов должны отвести в Дом Правосудия для прощания с родными и близкими. Однажды я при этом присутствовал. Ма и па взяли меня с собой, когда трибутом стала Сарши Витком, дочь старого начальника папиной смены. Годом раньше она осиротела – ее отец Лайл умер от антракоза, болезни шахтеров. Ма сказала миротворцам, что мы ее родня, и нас отвели в комнату, уставленную пыльной, грубо сколоченной мебелью. Думаю, кроме нас, к ней никто и не пришел.

Знаю, следует дождаться официального прощания, но единственное, что важно для меня теперь, – обнять ма с Сидом. Пока мистер Доннер и Мейсили бузят, я пробираюсь к краю сцены, сажусь на корточки и протягиваю руки к маме с братишкой.

– Прекратить! – Меня одергивает миротворец, а Друзилла продолжает: – Никаких прощаний эти люди не заслужили! После того вопиющего безобразия они утратили свои привилегии. Отведите трибутов прямо к поезду, и давайте выбираться из этой вонючей дыры!

Двое миротворцев сбрасывают мистера Доннера со сцены. В полете он выпускает деньги из рук, и те падают на землю, мешаясь с конфетти.