Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране

Дюк скорчил рожу.

— Господи, ну и суеверие!

— Для Майка это самая торжественная, самая восхитительная религиозная церемония.

Дюк фыркнул:

— Джубал, неужели вы верите в эту болтовню о «духах»? Всего лишь людоедство в сочетании с суевериями, вот и все.

— Ну, я не стал бы так далеко заходить. Мне сложновато проглотить понятие «Старейшины», но Майк-то говорит о них так, будто мы обсуждаем события, происходившие на прошлой неделе. Что до остального, Дюк… в какой церкви ты воспитывался? — Дюк ответил, и Джубал продолжил: — Так я и думал, большинство живущих в Канзасе принадлежат к твоей церкви или к одной из родственных ей, но чтобы их различить, нужно взглянуть на крест. Скажи-ка, что ты ощущал, участвуя в символическом каннибализме, играющем столь большую роль в ритуалах твоей церкви? Я имею в виду причастие.

Дюк вытаращил глаза:

— О чем вы?

Джубал серьезно посмотрел на него:

— Ты был прихожанином или просто посещал воскресную школу?

— Что? Ну, конечно, я был членом прихода, да и сейчас вхожу в него, хотя и нечасто бываю в церкви.

— А я думал, может, ты не удостоился чести. Ну тогда ты понимаешь, о чем я, подумай-ка. — Джубал поднялся с места. — Все, я не собираюсь больше спорить о разновидностях ритуального каннибализма. Хватит, мне некогда избавлять тебя от предубеждений. Ну как, уходишь? Если да, я велю тебя проводить. Или хочешь остаться? Жить здесь и есть за одним столом с нами, каннибалами?

Дюк насупился:

— Пожалуй, останусь.

— Тогда я умываю руки. Ты видел съемки. Если ты достаточно умен, чтобы не «толочь воду в ступе», то уже сообразил: наш марсианин весьма опасен.

Дюк кивнул:

— Я не так глуп, как кажется, Джубал. Но я не позволю Майку выставить меня отсюда. Вы говорите, он опасен. Я не собираюсь его заводить. Черт побери, Джубал, этот малый мне нравится — в основном.

— М-м-м… ты все еще недооцениваешь его. Слушай, если ты настроен к нему дружелюбно, лучшее, что можно сделать, — это предложить ему стакан воды. Понял? Стань его «братом».

— Подумаю.

— Только не притворяйся. Если Майк примет твое предложение, он будет настроен очень серьезно. Он будет безгранично доверять тебе, несмотря ни на что. Поэтому не надо этого делать, если ты сам не готов довериться ему и оставаться на его стороне, как бы тяжко тебе не пришлось. Или все — или ничего.

— Понял. Потому-то и говорю — подумаю.

— О’кей. Да смотри не тяни, решай скорее — боюсь, скоро нам всем придется туго.

Как утверждает Лемюэль Гулливер, в Лапуте важные персоны общаются с остальными при помощи «клайменолов», то есть «хлопальщиков». Такой слуга хлопает надутым пузырем над ухом хозяина или по его губам тогда, когда, по мнению слуги, хозяин должен выслушать кого-то или заговорить. Побеседовать с лапутянином из высшего общества без согласия его слуги невозможно.

На Марсе система «хлопальщиков» неизвестна. Марсианским Старейшинам хлопальщики нужны так же, как змее башмаки. Марсиане, пребывавшие в своих телесных оболочках, конечно, могли бы пользоваться хлопальщиками, но сама идея была чужда их образу жизни.

Если марсианину требовалось несколько минут или несколько лет на размышление — он размышлял. Если другу нужно было пообщаться с ним, друг ждал. В их распоряжении находилась целая вечность, и спешить было ни к чему — «спешка» не входила в число известных на Марсе понятий. Скорость, спешка, одновременность, ускорение и прочие абстракции, определяющие строение Вселенной, были частью марсианской математики, но не относились к числу марсианских эмоций.

Напротив, бесконечное стремительное движение человеческой жизни происходило не от математической необходимости, не от времени, но вызывалось безотлагательной неистовостью, изначально заложенной в полной полярности двух полов.

Система «хлопальщиков» развивалась на планете Терра медленно. В прошлом любой земной правитель время от времени собирал подданных, чтобы самые ничтожные из них могли обратиться к нему без посредников. Отголоски этой системы слышались еще долго, даже после того, как королей почти не осталось — англичанин мог бы крикнуть: «Герольд!», хотя ни один из них этого не делал; самые умные управляющие оставляли двери открытыми для всякого танцора или бродяги даже в конце двадцатого века. Остатки этого принципа были забальзамированы навечно в I и IX Поправках Конституции Соединенных Штатов, хотя их и отменили статьи Конституции Всемирной Федерации.

Ко времени возвращения «Чемпиона» на Землю правил доступа к высшей власти фактически не существовало, независимо от номинальной формы правления, и о могуществе персоны можно было судить по многочисленным хлопальщикам, отделявшим ее от толпы. Их теперь называли исполнительными помощниками, частными секретарями, пресс-секретарями, регистраторами, ответственными за назначение встреч и так далее, но все они на самом деле были «хлопальщиками», потому что каждый из них мог наложить вето на попытку общения извне.

Эта сеть официальных хлопальщиков порождала толпы неофициальных лиц, которые «нахлопывали» что-нибудь Великому Человеку без ведома официальных «хлопальщиков», пользуясь счастливой возможностью, или черным ходом; или незарегистрированным телефонным номером. Неофициальные лица назывались так: «партнер по гольфу», «кухонный кабинет», «лоббисты», «бывший государственный деятель», «пятипроцентник» и тому подобное. Неофициальные лица, в свою очередь, также раскидывали свои сети, и в конце концов добраться до них становилось столь же трудно, как и до самого Великого Человека. Тогда возникали вторичные группировки, пытавшиеся обойти хлопальщиков. И человек, занимавший самое высокое положение, оказывался в центре настоящего лабиринта неофициальных лиц, настолько же сложного, насколько сложны были официальные ряды, окружавшие того, кто был всего лишь «важным лицом».

Доктор Джубал Хэршо, клоун-профессионал, любитель подрывать общественные устои и тунеядец по призванию, обладал почти марсианским взглядом па понятие «спешка». Сознавая, что ему осталось жить не слишком долго, и не обладая ни марсианской, ни канзасской верой в бессмертие, он собирался прожить каждый оставшийся ему драгоценный миг так, словно это и есть вечность — без страха, без надежды и смакуя его, как сибарит. Стремясь к такой жизни, он желал большего, чем бочка Диогена, но меньшего, чем дворец удовольствий Кубла-хана. Владения его были не слишком велики: несколько акров, огороженных проволокой, через которую пропущен электрический ток; дом из четырнадцати комнат, или около того; секретари и прочие современные удобства. Чтобы содержать свое скромное гнездо и немногочисленный штат, он прилагал минимум усилий, но с максимальным вознаграждением: легче было оставаться богатым, чем бедным, а Хэршо желал жить в неспешной роскоши, занимаясь лишь тем, что доставляло удовольствие Хэршо. Он сокрушался, если ему приходилось торопиться, и никогда не признавал, что это доставляет ему удовольствие.