Александр Розов - Чужая в чужом море

— Что, правда? – испуганно спросила Ахети.

— Художественное преувеличение, — успокоил ее Рон.

— Ты нормальная, коричневая, но с немножко пепельным оттенком, — добавил Олаф.

— Ага, — жизнерадостно сообщила Пума, — Я, если переныряю, тоже становлюсь такая серая. По ходу, это нормально. Что–то с биохимией, да, Рон?

— Гемоглобин, — ответил тот, — Он меняет цвет.

— Если кратко, — добавил военфельдшер, — то так: оксигемоглобин переносит молекулу кислорода, он в растворе алый. А карбоксигемоглобин переносит молекулу диоксида углерода, он в растворе синеватый. Отсюда цвет артериальной и цвет венозной крови. Если кислорода не хватает, то албоид становится синеватым, а меланоид – сероватым. Например, Фрис посинела бы и, в порядке рефлексии, ей кажется, что Ахети посинела, хотя та, разумеется, посерела. Посинеть она не может из–за пигмента кожи.

Ахети шлепнула ладонями по воде и хихикнула.

— Керк, ты классно умеешь поднимать настроение!

— Это профессиональное. Военный медик должен уметь поднять настроение бойцам.

— Ага! Теперь я знаю главную задачу военмеда…. Пума, кто тебя учил фридайвингу?

— Мой мужчина, — ответила та, — Я с ним ныряю 4 раза в день. Поэтому научилась.

— Море совсем рядом с вашим fare?

— Когда отлив, до него 20 метров, а когда прилив, оно везде.

— E–o! А я из Аираи на острове Бабелдаоб. От моего pueblo до моря почти 500 метров.

— У! — сказала Пума, — Аираи красивый большой город, 5000 человек, да! 30 миль от нас. Мы там часто бываем в Little–china, в Bai–plasa dancing и в Grand–cinema. Весело!

— Hei! – воскликнула Ахети, — В следующий раз call–up me! Люблю хорошую компанию!

— Легко, — ответил Рон, — У тебя там есть тачка?

— У меня трайк «Hopufa», 4–местный, но можно впихнуться вшестером. Уже проверяли. Керк, ты тоже приезжай. Правда, до Понапе 1500 миль, но это же не проблема, ага?

— Aita pe–a, — подтвердил он, — У меня, конечно, не «Subjet», как у этих пижонов, но за 5 часов до Палау долетаю. А теперь, может быть, вернемся к физподготовке.

— Нырять? – спросила она.

— Нет, это будет перебор. С дайвингом на сегодня все. Сейчас спокойный финальный заплыв вокруг мото–рафта. Радиус 200 метров. По дороге все время разговаривай. Это развивает рефлексы контроля дыхания… Раз–два… Поехали по часовой стрелке.

— А я поеду на своем мужчине, — сообщила Пума, уцепившись за плечо Рона, — мне уже лень плавать, а ему это хорошо для аппетита. Да!

— Олаф, может, ты меня тоже покатаешь? – спросила Фрис, — Для хорошего аппетита.

— Я так и знал, — вздохнул швед, — Ладно, буду работать ездовым дельфином и слушать лекцию Ахети про реакцию Юн Чун на реакцию Ромара на Туманность Андромеды.

— Юн Чун до сих пор реагирует, — проинформировал Рон, глянув в сторону мото–рафта.

Учебно–тренировочный рафт – 7–метровый вытянутый надувной бублик, до середины накрытый куполом также надувной рубки–камбуза, неподвижно стоял на воде в паре сотен метров от них. На округлом бортике сидели две фигурки. Та из них, которая была поменьше и посветлее, то и дело начинала интенсивно жестикулировать.

Ахети Уи, перевернувшись на спину, ритмично заработала руками, как медленными гребными колесами древнего пароходика, и объявила в порядке предисловия.

— Ну, типа, я историк техники, а не экоисторик, так что мне эти фишки с социально–экономическими формациями слегка пофиг, но Туманность Андромеды это про все.

— Вообще про все? – удивилась Фрис, комфортно буксируемая Олафом.

— Там все баги футурологии, — уточнила Ахети, — Но если это лекция, то рулим от пирса. «Туманность Андромеды» это футуро–роман советского геолога, биолога и историка Ивана Ефремова. Более ста лет назад он ходил по северу нашего океана в сайберской акватории. В конце W–War–II он написал новеллу про наш атолл Факаофо–Токелау, а «Туманность Андромеды» — на 10 лет позже, за 14 лет до первого лунного десанта.

— Роман про космос? – спросил Керк.

— Роман про будущее, — снова уточнила она, — Примерно в 40–м веке. За 2 тысячи лет от начала космической эры люди освоили «кротовые норы» в пространстве, добрались до звезд и, между делом, построили на Земле всеобщий коммунизм.

— Только на Земле? – перебила Фрис, — Можно было бы и еще где–то что–то построить.

— По ходу, там как–то непонятно, — ответила техноисторик, — Описана куча внеземных цивилизаций, все похожи на человеческую на разных исторических фазах, но чтобы земляне занимали ничейные планеты и что–то там строили… Короче это выпало.

— Странно, — заметил Керк, — Какой тогда табаш от всех этих звездолетов?

— Культурный обмен с соседями — пояснила она, — а так, чисто спортивный интерес. В практическом аспекте, футуро–люди больше занимаются тем, что хабитируют нашу планету до консистенции «фруктовое пюре с кремом под толстым слоем шоколада».

Пума отцепилась от плеча Рона и подплыла поближе:

— Как они там поместятся? Если все шоколадное, то много детей, так? А где жить?

— Детей мало, — ответила Ахети, — Они планируют, чтобы не было перенаселения.

— Пфф, — возмутилась африканка, — Глупо, да! Вокруг столько планет пропадает зря!

— Ага, — согласилась Ахети, — но я объясняю, как у Ефремова. У него есть роман «Час быка», продолжение «Туманности Андромеды», про планету Торманс около другой звезды. Планету колонизировали люди, улетевшие с Землю из несогласия с земным коммунизмом. Колонисты все засрали, устроили диктатуру, колбасят друг друга по–черному. Потом земляне всех спасают, но смысл в том, что нефиг колонизировать.

— А что из себя представляет этот земной коммунизмом? – спросил Олаф.

— Теперь про коммунизм. Рулит «Совет Экономики». При нем несколько групп консультантов. Типа, ученые…

— А как формируется этот Совет? Как у вас, или как у нас? Конкурс или выборы?

— Там непонятно. По ходу, глобальные вопросы ставятся на интернет–референдум.

— А кто определяет, какие вопросы глобальные?

Ахети вздохнула, взяла тайм–аут, сделав ленивый переворот под водой, и ответила:

— Te i reira, te oere hamani. Там дело темное. Откуда берутся эти умники в Совете и по каким принципам они управляют… В романе считается, что они хорошо управляют.

— Хорошо для кого? – поинтересовался Керк, — И, кстати, кто воспитывает детей?

— Два пинка, оба нокаутирующие, — оценила Ахети, — В романе считается, что есть такие принципы этики, которые все решают наилучшим образом. Если их внушить каждому хабитанту с детства, то все будет классно. Отсюда — приоритет педагогики. Как только ребенка отнимают от груди, так сразу отдают в учебные лагеря, где он воспитывается и учится под контролем педагогов до 17 лет, потом он еще 3 года выполняет спецзадания педагогов, и освобождается только в 20 лет, если педагоги поставят ему зачет.