Дмитрий Леонтьев - Русская сказка
— Но при чем тут твой сын?
— Он и должен повести эти орды на Русь. Я никогда тебе не рассказывал… Когда-то мое село разорили хазары. Я был далеко, по приказу князя Владимира. Жену и маленького сына угнали в полон. Я долго искал их. Нашел даже одну из женщин, угнанных из моего села… Ты сейчас знаешь ее как Бабу Ягу… Да, друг мой, ведьмами просто так не становятся… А своих тогда я так и не нашел. Жена умерла в неволе, а сын… Он стал могучим воином. В нем моя кровь, и он был рожден от любви, а это крепкая сила. Но воспитывали его они — волки.
— Его не Маугли зовут? — осторожно уточнил я.
— Что за странное имя? Нет, про этого парня я никогда не слышал. Его просто воспитывали волки, жить по волчьим обычаям и волчьим законам. Они учили его убивать, гнать лося, голосить на луну… Жить, как животное, а не как человек. Они с детства внушали ему, что «одинокий волк — это круто». Сейчас в нем нет ничего человеческого. Он слышал и о доме, и о родной земле, и о любви к родителям и жене, но в его понимании все это — слабость, недостойная настоящего мужчины. Убивать, побеждать любой ценой, выживать, насиловать, жрать, спать… Да-а… А с его силой стать вожаком большого труда и не составляло…Я видел его на ратном поле. Он действительно один из лучших. Если его не остановить, полчища врагов ринуться на русскую землю, сметая все на своем пути, сжигая, разрушая, угоняя в рабство… Я встану на его пути. Только я смогу остановить его. А ты говоришь: к нибелунгам… Ладно, собирайся, пора ехать. Владимир, наверное, уже поседел от горя…
Но в Киеве, вопреки ожиданию, царило праздничное веселье. Улицы были полны ликующих людей, на площадях — песни, пляски, хороводы. Мы ехали к терему князя, недоуменно озираясь по сторонам.
— Что за праздник? — схватил я за плечо пробегавшего мимо кузнеца. — Почему такое веселье?
— Князь заключил с бушмэнами соглашение о вечной дружбе, ненападении и взаимопомощи, — жизнерадостно ответил он. — Конец гонке дружин и полков! Русский с бушмэном — братья навек! Они несут свободу и просвещение и могут показать нам свой мир, что так долго был за железным кордоном! Князь приказал распустить войска, потому что у нас больше нет врагов, и все нас любят! Бушмэновские товары хлынут в наши города — ух, тогда заживем! Куплю себе кожаные лапти и кальсоны от Версачи! Говорят, у них даже удобрения заворачивают в такие красивые тряпочки, что хоть на стену их вешай…
— Как будто у нас своего говна мало, — сказал Муромец, задумчиво глядя в спину убегающего кузнеца. — Как-то он запоет, когда вместо его товаров, — бушмэновские брать станут…
— Эй, богатыри, — окликнул нас сильно подвыпивший купец, — окажите честь: заходите, выпейте со мной меда хмельного. У меня радость: заключил выгоднейшую сделку. Продал дуракам-бушмэнам пятьдесят подвод леса в обмен на пятьдесят матрешек со срамными картинками. А сорок соболей махнул на двадцать первосортнейших заморских портянок! Да если так дела и дальше пойдут…
— Поехали быстрей, — сказал Муромец. — Я все это уже видел. У нас это бывает. Наскоками. Вот когда за наскоком разгильдяйства последует наскок патриотизма — будет куда хуже.
— Почему? — удивился я.
— Патриотизм «наскоками» не бывает, — пояснил Муромец. — Это уже не наскок, а заскок. Настоящий патриотизм меры не имеет. Ни во времени, ни в объеме. Сколько Василиса Премудрая князя от этого решения удерживала! И стоило ей отлучиться, как… Чего уж теперь… Поехали быстрей.
Но в княжеские палаты нас не допустили.
— Прости, Муромец, — сказал охранник у ворот. — Князь сейчас занят — бушмэнскую делегацию принимает. Велел никого не пускать. Князь там какие-то острова на бананы меняет — занят очень.
— Что ж, — помертвел лицом Илья. — Пойдем, Иван, посидим под березками, подождем.
Но место под березками было занято каким-то пьяным, желтолицым и косоглазым бушмэном. Он обнимал белый ствол, и заливаясь хмельными слезами, горестно причитал:
— Березки, вы мои, березки… Березоньки родные, бушмэновские…
— Тьфу! — в сердцах сплюнул Муромец. — А Яга говорила, что это на пару тыщ лет позже произойдет… Пойдем под сосну… Хотя, постой… Смотри.
Из княжеского терема, с маленьким узелком и огромным посохом, шел Соломон.
— Здравствуй, Соломон, — приветствовал его Муромец. — Куда путь держишь?
— И вам здравствовать, богатыри, — поклонился он. — Неправильный вопрос. Не «куда», а «откуда». Из дворца.
— Выгнали?
— Сам ушел, — грустно признался Соломон. — Лучше уйти сегодня, чем быть повешенным завтра.
— Неужели все-таки проворовался?
— Без меня… казне применение нашли, — махнул рукой бывший княжеский казначей. — Бушмэны предложили князю кредит на обустройство государства по-бушмэновски… Ну, суперлабазы всякие, для бушмэновских товаров, терема для спектаклей ихних, гостиницы для них, и все такое… Но это было бы полбеды Взял князь подводу золотом, а через год мы десять подвод отдать должны. А там, глядишь, и проценты с процентов пойдут. Я так не умею. Я казначей, а не фальшивомонетчик. Придет время долги отдавать, опять на меня все спишут. Скажут, опять жиды Русь-матушку продали. Нет, лучше сейчас уйти. Вобщем…
Он обреченно махнул рукой и, шаркая ногами, запылил по дороге прочь. Илья посмотрел ему вслед и покачал головой:
— Вот что, Иван, — сказал он мне. — Пойдем-ка, отсюда на… на постоялый двор. Не могу я все это видеть. Надо будет — позовут.
Устроив коней в конюшне и насыпав им свежего зерна, мы прошли в отведенные для нас комнаты и, отказавшись от ужина, устроились на ночлег. Я так устал за этот сумасшедший день, что забыл даже побеспокоиться о ночлеге для Скиллы.
Она и разбудила нас рано утром.
— Вставайте! Беда! — возвестила она, по своему обыкновению, внезапно появляясь в комнате. — Да быстрей же, мужики говорящие!
— Беда, беда, — заворчал Муромец, тяжело ворочаясь на полатях, — мы уже привыкли это слышать. Сейчас-то что произошло? У князя, с перепоя, голова болит, и надо в страну дальнюю, за лекарствами заморскими сбегать?
— Иван-дурак вернулся, — сообщила Скилла. — Говорит, разорил гнездо драконов. Предсказание волхвов сбылось.
Так быстро мы с Ильей еще никогда не бегали. Забыв про конец, в две минуты, добежали до княжеского терема и, растолкав опешивших от такой наглости стражников, ворвались в тронный зал.
Здесь уже было полно народа. Бояре, послы, витязи и именитые купцы, плотным полукольцом окружали стоящего перед княжеским троном Ивана. Сам князь благосклонно взирал на хвастливо описывающего свои подвиги дурака и вмешаться в этот монолог не было ни смысла, ни возможности.