Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич
– Ничего не успеваю… – Мария складывала книги в стопки. – Здесь работы на несколько лет, а они обещали всего полгода…Что мне прикажешь делать? Я должна заниматься санацией, а здесь и размещение, и каталогизация, и… Уистлер… Возможно, у него библиопаника…
– Библиопаника? – переспросил я.
Мы пробирались через книжные завалы к лагерю Уистлера, Мария рассказывала про библиопанику. Вернее, про библиопаники.
– Неврозы, связанные с книгами. Библиофилам со стажем кажется, что книги начинают с ними разговаривать, нашептывать, вызывать образы… Это, кстати, известный феномен – запойные читатели часто не отличают свои мысли от мыслей, почерпнутых из книг. А потом они замечают, что книги сами выбирают себе места на полках, меняют места, порой вовсе исчезают, выставляются из рядов – ищут читателя. И что есть особые книги, властные, ведущие… Одним словом, спектр проявлений чрезвычайно широк. Особенно опасны книги при их большом скоплении… А он здесь ночует.
Я слушал про технику безопасности и придумывал историю про восстание книг.
Когда количество изданий приблизилось к семизначной цифре, книги, как всякое уважающее себя творение, посчитали, что переросли творца, и, увидев его слабость, растерянность и безволие, решили взять ситуацию в свои, если так можно выразиться, руки. Библиотеки стали опасны, люди, приближающиеся к ним, впадали в очарование и прелесть печатного слова, ослабевали настолько, что уже не могли сопротивляться, читали, читали, читали.
Именно книги внушили мысль об опасности электронного общения, именно они спровоцировали отказ от волновой связи и возврат к механическим средствам хранения информации. Книги из символа прогресса стали знаменем стагнации и тупика. Но тут из небытия, из забытых бездн антисанитарии взошли пожиратели бумаги и вождь их Вильямс, и мятеж печатных был повергнут. После поражения пришлось достать со складов длительного хранения киберов и послать их вместо людей на обезвреживание чересчур многочисленных библиотек. Именно поэтому старейшие земные библиотеки разукрупняют, а самые опасные книги и вовсе вывозят за пределы Солнечной системы, отправляют в изгнание, в самые глухие уголки ойкумены.
– …Я думаю, поэтому их и вывозят, – сказала Мария. – Обновление фондов, ничего не поделаешь. Хотя, надо признать, это весьма напоминает ссылку.
Мы вышли к расположению Уистлера, к месту, где он оборудовал лагерь.
Лагерь оказался пуст. Диван исчез, записи, вещи… Были ли у Уистлера вообще личные вещи? Опустевшее место затягивалось окрестными книгами, как трясина ряской, и где-то здесь водился сбежавший Барсик. Барсик может питаться книгами, его желудок способен переваривать практически любую органику, включая целлюлозу. Он может жить здесь вечно, интересно, случались ли подобные прецеденты? Вряд ли. Разве что какой бобр… До моды на цилиндры бобры в изобилии обитали в водоемах Европы, после истерии в Трирском архиепископстве земля опустела, и бобры вернулись в ручьи и протоки, и стало так: бобры по сточным канавам проникли в университетский инкунабулярий и учинили катастрофу, пожирая книжную плоть и незаметно становясь ею…
– Похоже, перебрался вглубь, – предположила Мария. – Уистлер. Нам как раз туда.
Мария указала.
Пантера, питающаяся книгами и постепенно приобретающая качества поглощаемой литературы.
– Датчики показывают, что вымораживание… идет не по графику, не в соответствии. Фризинг важно проводить под строгим контролем… температура не должна отклоняться от определенных значений…
– Зачем он перебрался вглубь? – спросил я.
Я думал, что сейчас Мария расскажет про книжный зов, но она объяснила передислокацию Уистлера проще.
– Там прохладнее, вот и перебрался. Комаров меньше. Слушай, Ян, ты обязан с ним поговорить, так не должно себя вести, пусть он хоть четыре раза синхронный физик…
И мы направились дальше. Скоро я перестал узнавать окрестности. Потолок стал низким, примерно как в холле, думаю, подпрыгнув, смог бы до него достать без труда, как Уистлер тогда. Стеллажи с книгами поднимались от пола и занимали все пространство, и не было им счету, я глядел по сторонам и видел книжные полки во все стороны, при этом никаких опознавательных знаков, по которым можно было определить местоположение и направление, как обычно, не было. Но, несмотря на их отсутствие, Мария продвигалась уверенно, руководствуясь, видимо, библиотекарским чутьем, я же держался за ней, думаю, мы шагали к северу.
Хранилище заметно менялось. Колодцы делались шире и шире и постепенно превратились в уходящие ввысь световые башни, вглядываясь в них, я обнаружил, что башни тоже заполнены книгами, это были книжные башни, я не мог удержаться, останавливался и, задрав голову, смотрел, голова начинала кружиться. Иногда в рядах стеллажей встречались прорехи, в них располагались предметы, для библиотеки нехарактерные, – якоря, явно снятые с парусных судов, огромные, в два человеческих роста шестерни, извлеченные из забытых машин, странные скульптуры.
– В двадцать втором веке архитектуре библиотек стали уделять больше внимания, – рассказывала Мария. – В сорок девятом году был найден «Кодекс Гримальди», и с тех пор библиотеки, консерватории и выставочные центры имеют весьма своеобразное устройство. Тут все дело в тончайшей акустике, сегодня считается, что в библиотеках должна моделироваться своя акустика, и в этом есть смысл, акустика влияет на восприятие…
Так далеко в хранилище я не углублялся, я вглядывался в линии стеллажей, и не было им конца, мы шли по следу, оставленному Уистлером, – книгам, лежащим на полу, торчащим из полок, сложенным в неровные пирамиды. Мария возвращала книги на место и грозила Уистлеру Советом по этике.
Минут через десять мы вышли к новому лагерю, тут было прохладнее, диван Уистлер перетащил сюда. Сам Уистлер отсутствовал, а на диване лежала…
Я не нашел названия для этого предмета, несколько выдранных из разных книг листов были собраны вместе, проколоты в двух местах с левого края, связаны фиолетовой веревочкой. Откуда фиолетовая веревочка, подумал я, как она появилась здесь, на планете, репликаторы не работают… Значит, кто-то взял и сплел вручную, думаю, это несложно. Окрасил соком тундровых трав. Окрасил пурпуром.
– Что это? – спросила Мария.
Я заметил сгибы на всех листах, чуть косые продольные, прямые поперечные.
– Я… не знаю, как называется, – честно признался я. – Блокнот?
– Блокноты не такие, другая конструкция… Скорее переплет… Видимо, это попытка… Некоей компиляции… Я же говорила – лгун и вандал!
Мария взглянула на первую страницу переплета, прочитала:
– «…тем же вечером она рассказала матери про черного человека, что уже несколько дней ходит вдоль опушки, там, где ручей, там, где розы и терн…» Вряд ли это научный текст, новелла…
Я попробовал найти в окрестностях книги, из которых вырвали листы, но книг вокруг было слишком много, Уистлер натаскал в свое гнездо сотни, если не тысячи.
– Почему он объединил их? – спросила Мария. – Почему скрепил именно эти страницы? Если прочитать…
Она села на диван, я устроился рядом. Рукопись, найденная в забвении.
– Зачем это?
…горы, покрытые розовым льдом, водопады и вечные радуги над ними, моря и паруса, летящие над водой, Ли с детства видела во сне паруса. До моря было сто сорок миль, и Ли знала, что она никогда их не преодолеет, сто сорок миль, море земли.
Отец рассказывал, что в детстве тоже мечтал. Спуститься по реке до Лонг-Айленда, увидеть великий город на берегу, увидеть «Пилигрим», когда отец был маленький, в порт еще приходил «Пилигрим», самый прекрасный корабль на свете, с мачтами в сто футов, с обшитыми красной медью бортами, нестерпимо сияющими на солнце. Но отец так и не смог оставить ферму, следовало расчищать от камней тугую землю, достраивать мельницу над Лисьим ручьем и вырубать лес за ним, а потом расчищать новую землю от камней, поддерживать дамбу мельницы, молоть зерно, покупать землю, очищать ее от камней.