Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

— Пока в прихожей никто не рыдает, я весь ваш.

Минуты две они смотрели друг на друга.

— Ну хорошо, — сказала Джо, — он вам писал. Ваш отец вам писал каждую среду.

— Вы удивитесь, но вот это-то я знаю.

— Он как-то Рыси врезал.

— Это тоже в его духе.

— Он когда объяснял всерьез, все замолкали.

Мастер вздохнул чему-то своему, рассеянно сцапал со стола злосчастную книжку, зашуршал страницами. Нахмурился.

— Знаете, в детстве у меня была точно такая же. Мне даже кажется, это моя. Вы не поведаете, как она попала к вам?

— Так это ваш отец приносил Рыси.

— Будем надеяться, тот насладился в полной мере.

Мастер качал головой и шутил, наверное, только Джо не понимала, над чем и зачем и при чем же тут она.

— Отец отдал ее мне в назидание. — Мастер все перелистывал страницы. — Но я всерьез увлекся. Повествование в ней ведется от лица младшего сына, который пытается спасти…

— Спасти от чего?

— Город разрушается. И этот младший, он ищет способы, чтобы мать, сестра, собака остались живы…

— Они остались в живых?

— Ну, по сути, да. — Мастер нашарил кусок огурца и захрустел, не отрывая взгляд от книжки. — В Приюте часто вспоминают моего отца?

— Да там его вообще не забывали.

Они замолчали; дождь за окном утих, и даже выглянуло осеннее солнце, холодное, бледное, недоброе. В Приюте все уже, наверное, вернулись из душа, позавтракали и потянулись кто куда. Джо положила на хлеб кусок сыра и кружок ярко-красного сочного помидора, покосилась на мастера — что скажет, — но тот вдруг начал говорить совсем о другом. Негромким голосом, будто Джо здесь и нет, он вдруг не то пожаловался, не то вспомнил:

— Более всего, конечно, я сожалел об участи нашего пса. Невинное создание! Знал ли он, какие муки должен был изведать? Я, человек, хотя бы понимал, что нам всем предстоит и почему, но Теодор — это собака, разумеется, — так вот Теодор даже не мог вообразить, что и крыльцо нашего дома, на котором он, бывало, так любил полежать после сытного ужина, и самый наш дом, и его старая будка, — благословенное жилище! — что всему этому вскорости суждено стать тем самым прахом, каковым мы все являемся.

Джо поразило не что он сказал, а как. Он будто видел и это крыльцо, и собачью будку, почему-то на закате, и торчащие по сторонам кусты смородины. И эти люди, из этой старой книжки, тоже влюблялись, хмыкали, чем-то там ужинали, спускались по крыльцу в вечернюю росу, ворчали на собаку, забывали куртки. Мир вдруг как будто простерся назад, и оказалось, что там, сзади, бесконечность — сотни людей с такими же проблемами, дурными мыслями, кошмарами, любовью…

— Они потом построили новый дом? — спросила Джо, забыв о бутерброде. — Они же выбрались? Все стало хорошо?

Мастер через стол протянул ей книгу:

— Рысь не читал вам вслух?

— Он не умеет, как вы.

— А вы не знаете, что у них там за сделка с Яблоком?

Джо вздрогнула. В мирных кустах придуманной смородины вдруг промелькнул белесый силуэт. Вдруг она выйдет сейчас за калитку, а там Яблоко — ждет и ухмыляется.

— Мастер, а вы не знаете, он человек?

Мастер взглянул на нее внимательно-внимательно, так что Джо пожалела, что спросила. Вот сейчас, или через десять минут, или через сорок ей нужно будет уходить, и что тогда? Когда сюда шла, почему-то не боялась.

— Я проводил бы вас до вашего пристанища, — откликнулся вдруг мастер на ее мысли, и Джо вздрогнула, так это было неожиданно. Он что, в глаза посмотрит — и все знает? А она ему разрешала по ним читать? — Я проводил бы вас до вашего пристанища, если вы не имеете ничего против.

Джо помотала головой. Какая разница.

Мастер шел сзади, и Джо так и подмывало обернуться.

Ну и зачем ты с ней идешь? Ответа нет. Они снова шагали по грязи, Щепка сперва шла впереди, потом зачем-то подождала, и теперь они шагали рядом. У нее был на диво нелепый розовый шарф, не вязался ни с курткой, ни с ботинками.

— Это ваш шарф?

— Нет, Роуз одолжила.

— У вас в ходу обмен вещами?

— Да, конечно.

Она к тому же еще шаркала ногами, благо грязь на дороге временно сменилась гравием. Ну и что дальше? И зачем тебе все это? Да вот хотя бы выяснить про книжку. Почему тебя это так волнует?

— Знаете что, — сказал Томас задумчиво, — я буду говорить, а вы кивайте. Вы со вчерашнего дня боитесь Яблока.

Взгляд исподлобья, еще взгляд, пожатие плечами. Это считается за кивок? Будем думать, что считается.

— Мне он тоже не то чтобы очень нравится. Вы не рассказывали Рыси?

— Нет, конечно.

— Яблоко угрожал вам?

Снова плечи. Какая плодотворная беседа.

— Вы не хотите, чтобы это повторялось?

— Нет. Я надеялась, что он при вас не будет.

— Не будет что?

И вновь молчание, прекрасно. Зачем ты в принципе влезаешь в их разборки? Ну ладно, Щепку проводи, раз уж пошел. Сдай с рук на руки Рыси. Отчитай его, чтоб лучше смотрел что за детьми, что за причудливыми существами вроде Яблока. Хоть в это-то ты вправе не впрягаться?..

А та же Анна бы впряглась на твоем месте. Йэри бы впрягся. Лана бы впряглась. Господи боже мой, она-то здесь при чем?

— Книга — хороший предлог, — сказал Томас ровным голосом. — Рысь вообще знает, что вы были у меня?

— Да, я отпрашивалась. И спасибо за тот отрывок, про собаку.

А для чего ты ей вообще его прочел? Вот так захочешь успокоить бледного ребенка, поддашься порыву, а ребенок возьмет и увлечется — да ты и сам увлекся, что уж тут. Еще эта история с отцом — Томас и раньше знал, что тот любил Приют, но чтоб носить из дома книги? Чтоб учить читать?

Щепка молчала. Почему она не просит? Хоть бы повисла на руке, как горожане. Сказала: «Мастер, мастер, ну пожалуйста, спасите меня, мне без вас совсем конец. Мастер, ну что вам, трудно, что ли? Мастер! А, ничего не знаю, вы должны. Мастер, что вы, ребенку не поможете? Что, жалко вам? От вас убудет, что ли?»

Но взгляд у нее был прозрачный, ясный и обращенный вовсе не на Томаса, — таким всматриваются то ли в собственное будущее, то ли в далекое прошлое. В любом случае там, куда она сейчас мысленно двинулась, было зябко и наверняка первый лед стал на лужах.

— Поговорить с Яблоком? — осведомился Томас. — Я мог бы попросить его вас не пугать, в чем бы это ни выражалось.

— Нет, спасибо. То есть это очень круто, но правда не надо.

А действительно: ты-то придешь и уйдешь, а Яблоко неизменен.

— Тогда придется объясняться с Рысью, раз уж вы сами почему-то так боитесь.

— Зачем вам?..

Действительно, зачем? Чтоб с чистой совестью забыть Приют опять? Чтоб не вгрызаться в себя еще и поэтому? Чтоб откупиться от собственной совести, если начистоту. Качественно так откупиться, с самоотдачей. Сделать вид, что тебе не наплевать, и самому поверить.

Ты уже поверил.

Щепка шмыгнула носом и потащила из кармана куртки его же, Томаса, мятый платок.

— Какого фига? — спросил Рысь. — Вы что творите-то?

Александр, который как раз держал в захвате кого-то в синей кофте с капюшоном, любезно пояснил:

— У нас возникли терминологические разногласия.

— Отпустил быстро, разногласие.

— Как скажете, — согласился Александр и отпустил синюю кофту на свободу. Ее владелец немедля попытался взять реванш, то есть двинуть Александра в живот. Вокруг умеренно шумный дневной зал деликатно не обращал на них внимания.

— Хорош! — сказал Рысь. — Что у вас вообще случилось?

Синяя кофта оказался солнцем Феликсом, и это было хотя бы понятно: Феликс за словом в карман не лез и любил нарываться. Мог поднять с пола кулек орехов в сахаре и пожирать их на глазах владельца; однажды на спор напялил юбку, причем чью-то самую любимую; завывал песни, пока чем-нибудь не кинешь. Где у Феликса заканчивалось