Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

— Но вы же собираетесь строить в Испании? А я не знаю испанского…

— Выучим вместе, — отмел я возражение.

Через три дня Ося выложил мне на стол список инженеров и техников, которых заинтересовали наши объявления о найме. Небольшой, всего человек на восемьдесят-девяносто. К списку прилагались резюме с описанием опыта и регалий.

— Панчо, нужно проверить, насколько это все соответствует действительности, — передал я пачку Вилье.

— У меня здесь нет людей,

— Найди! Вызови из Америки! Затребуй у Лаврова, он тут многих знает! Короче, через три дня мы едем дальше, оставьте здесь временных заместителей, дайте им подробные инструкции и чтоб ни шагу в сторону!

Ребята понимающе угукнули — они хорошо помнили, как наши излишне самостоятельные сотрудники поломали игру Рокфеллеру и как нам пришлось из той ситуации выкручиваться.

Ося ворчал, что опять вместо отдыха заваливают работой, но тянул. А насчет отдыха он безбожно врал — утром я наткнулся на тех самых блондинку и шатенку, попутчиц-филологинь, когда они выходили из номера мистера Шварца. Коридорный старательно делал вид, что ничего не замечает, а Ося — что он спит и видит девятый сон.

Пришлось сдернуть с него одеяло:

— Тебе не многовато будет?

— Ой, не делай мне мозги! — потянул он одеяло обратно. — Ни одна женщина не может доставить такого удовольствия, как две!

— Ося, ты допрыгаешься до истощения! Что мне потом, содержать тебя в санатории?

— Прекрасная идея… Ай, нет, не надо водой!

Я поставил графин на место и добавил:

— Буду вычитать за каждый день, когда ты не сможешь работать.

— Буржуй-кровопийца, паразит на теле рабочего класса… — пробурчал Ося, запахивая халат.

— Еще скажи, что контра недорезанная!

— И скажу! И молчать не буду!

От запущенного в него яблока из корзины с фруктами Оська увернулся и скрылся за дверью ванной.

Несколько дней ушло на составление планов, обширную переписку и беседы с претендентами. Из числа нанятых я наметил пару человек для «мобильного секретариата» — у них были полноценные паспорта и, следовательно, возможность ездить со мной по миру.

Лавров отчитался по Беллу — инженеров с такой фамилией он нашел даже трех, но не может определить, кто из них меня интересует. Пришлось запросить расширенные данные — образование, кто чем занимался, на кого работали, чем интересуются и так далее.

Через неделю пребывания во Франции, когда мы вчерне закончили наши дела, я снова вытащил ребят на прогулку по городу — неизвестно, когда мы здесь окажемся еще и будет ли у нас время просто побродить и поглазеть.

Мы еще разок сходили в Лувр, прошлись вдоль холодной Сены, по бульвару Сен-Жермен, по Сен-Мишель и Сен-Жак, изредка заходя в бистро, чтобы согреться рюмочкой коньяка. А потом шатались по улочкам Рив Гош, Левого берега, богемного и не такого чопорного, как правый…

Навстречу от т-образного перекрестка не торопясь шел солидный буржуа в шляпе с муаровой лентой, в зимнем пальто колоколом. Он мимолетно повернул к нам лицо с широким носом, бородкой при залихватских усах вразлет и проследовал мимо с идеально прямой спиной, будто проглотил лом.

Откуда взялся тот автомобиль, мы не заметили, но сзади скрипнули тормоза, затопали башмаки, и после короткой фразы раздалось громкое:

— Это произвол! Я буду протестовать!

Мы обернулись — трое полицейских запихивали усатого буржуа в машину, а он отбивался и пытался вырваться. Кое-как его затолкали внутрь, но возня продолжалась в салоне, даже когда машина рванула с места и завернула за угол. Следом за ней с визгом шин понеслась вторая, от которой мы едва успели отпрыгнуть к стене дома.

Секунда — и перекресток снова опустел, только в окнах дома с эркерами дрогнули и закрылись занавески. Милый и развеселый Париж неожиданно повернулся не самой приглядной стороной.

— Что-то мне не нравится здешний режим, — процедил Ося.

— Надо отсюда валить, — добавил Панчо.

Что мы и сделали буквально на следующий день — наконец-то ответил Триандафиллов из Берлина, следом с интервалом в полчаса доставили подтверждение от Марка Спектора.

— Что-то он крутит, — скривился Ося, прочитав сообщение от брата. — Таки лучше я его не знаю, а то нарвем пачку неприятностей.

Персонал «Лютеции» на прощании снова исполнил торжественное построение, агентство Кука обеспечило трансфер на Северный вокзал, и мы отправились в Москву через Германию и Польшу. А вот вечерние газеты, доставленные прямо к поезду, ввергли в состояние шока: «В Париже агентами ГПУ похищен русский генерал Кутепов». И все бы ничего, только на фотографиях — тот самый перекресток, тот самый дом с эркерами и тот самый усач.

Н-да, не церемонилась Советская власть со своими противниками, правильно я решил в СССР заводы не строить. К этому еще Оськину боязнь… что-то засосало у меня под ложечкой.

— Дали по башке и отыграли свое, гори оно огнем, — резюмировал Ося. — Я, пожалуй, вернусь в Париж. Там секретариат безпризорный, мало ли…

— И филология, — буркнул Панчо.

— Лучше да, чем мне предъявят в России.

Но так-то Ося прав — заметут, и концов не сыщешь.

— Хорошо, остаешься за старшего, но смотри мне!

Нам же оставалось надеяться на товарища Триандафиллова, которые присоединился к нам в Берлине, где проходил курс в академии рейхсвера.

Чтобы не оглядываться на попутчиков, я заказывал еду прямо в купе, и мы говорили без помех. Триандафиллов рассказывал о полевых поездках, об учебе в академии:

— Представляете, немецкие офицеры прямо говорили нам: «Ошибка немецкой политики перед мировой войной — разрыв с Россией. Если бы мы воевали в союзе, мы бы покорили мир».

— Ну да, в качестве мальчика на побегушках у немцев, — хмыкнул я.

— Все равно, посещение маневров и слушание лекций очень полезно, мы впитываем наследие лучшей армии Мировой войны!

В этих разговорах я понемногу успокоился — только для того, чтобы снова начать нервничать по мере приближения к советской границе.

Польские пограничники в фуражках с серебристой окантовкой козырьков покинули вагон в Стольпце, а сразу за полосатыми столбами поезд притормозил и на площадки подсели советские наряды.

— Владимир Кириакович, у меня есть непрошенный совет, — решился я.

— Слушаю, Джонни, вы всегда умеете заинтриговать.

— Напишите рапорт в ОГПУ о наших разговорах.

— Зачем? — удивился комкор.

— Мне кажется, что вскоре в РККА начнутся гонения на бывших офицеров и обвинения в шпионаже.

— Вы уже знаете об аресте Снесарева?

— Нет, кто это? — теперь удивился я.

— Бывший начальник Военной академии.

— Не знал. Но вы напишите рапорт.

— И что там писать?

— Да все подряд, как можно подробнее. Не хотите в ОГПУ — напишите в Разведупр или что там у вас. Ей-богу, не помешает.

Триандафиллов замолчал, тем более, что поезд лязгнул буферами, окутался паром и замер на путях станции Негорелое. Мимо стоявших на каждой площадке часовых-пограничников в вагон поднялась проверка, они шли вдоль купе, перелистывая паспорта, пока не добрались до нас:

— Американские граждане?

— Да.

— Следуйте за нами.

Триандафиллов пошел тоже — то ли из солидарности, то ли товарищи командиры еще НКВД не боятся. Скорее, второе — кто гражданскую прошел, да на высоких должностях, да еще из царских офицеров, как Владимир Кириакович, все время под прицелом ЧК, свое отбоялись. Может, потому так вольно себя в начале тридцатых и держали.

Сотрудники пока еще не всесильных, но весьма серьезных органов занимали скромное помещение в здании станции — три проживших бурную жизнь канцелярских стола, разнокалиберные стулья, несгораемый шкаф пенсионного возраста и непременные плакаты на стареньких обоях.

Пограничники (или кто они там) образу суровых, но справедливых органов соответствовали — насупленные брови, плотно сжатые губы и общая решительность показывали буржуям в нашем лице, что час расплаты близок, тут вам не у пронькиных ребят. Общее впечатление несколько смазывал неприметный мужичок, сидевший в уголке не снимая пальто, с видом «я вообще не отсюда».