Вперед в прошлое 10 (СИ) - Ратманов Денис

— Ты все равно ничем ему не поможешь. Если будешь так убиваться, только праздник себе испортишь. Так готов?

Я встал, демонстрируя готовность. На мне были джинсы и модный свитер BOSS, Борис выглядел примерно так же. Василий Алексеевич вырядился в синюю рубашку и брюки и нервничал, как пионер на свидании, понимая, что ему предстоит стать экспонатом на ярмарке тщеславия.

К бабушке должна приехать Тета Ира с Толиком. Андрюша-наркоман, наверное, побоится попадаться мне на глаза после того, как испортил мой кофе, и не приедет. А мама будет хвастаться молодым ухажером на дорогой машине, модно одетыми детишками и фотоаппаратом. До этого она лишь с завистью поглядывала на богатство сестры: машина, дорогая одежда — да слушала, как они видики покупают. Про мои земельные участки я строго-настрого запретил говорить, и Алексеевич встал на мою сторону — дескать, сглазят, зачем оно нам надо?

Наташка, которая жила у Андрея и с ним же планировала праздновать, обещала заехать и поздравить бабушку с днем рождения первого января — конечно же, без Андрея, которому, как и маминому ухажеру, сорок пять лет. Сестре тоже предстоит тяжелое испытание — знакомство с престарелой матерью своего ухажера, которая, скорее всего, не в восторге от легкомысленной связи сына с малолеткой.

Ну и еще у нас с Василием, вдохновленным моим рассказом о прошедшем празднике, были планы, связанные с приездом деда, потому отчим ждал его сильнее меня. И жутко волновался перед встречей с будущими родственниками, съел полбанки варенья и остатки печенья, два раза хлебал кофе и места себе не находил. Мама же буквально лучилась счастьем: ее любят! У нее послушные талантливые дети и друг сердца, которому любая позавидует! Жизнь удалась!

— Ну что, поехали? — спросила мама, накидывая пальто.

— Да. — Алексеич снял с вбитого в стену гвоздя ключи от машины и надел кожанку с множеством карманов.

Готовясь к визиту к бабушке, вчера он вымыл машину до блеска, но, когда мы вышли во двор, обнаружилось, что ее щедро удобрили чайки. Всем известно, что, если чаячьи экскременты экстренно не отмыть, они могут испортить краску. Ругаясь скорее смешно, чем злобно, отчим убежал за ведром, чтобы вымыть машину, а мама задумчиво проговорила:

— К деньгам!

Боря с тоской посмотрел на собирающиеся над горами тучи, спросил:

— Как думаете, снег пойдет? Так хочется снега!

За всю мою жизнь на юге до 1996 года ни разу не было снега на новый год. Он мог начаться в конце декабря, но тридцать первого обязательно таял, оставляя серость и грязь.

Вернулся отчим и принялся тереть машину, злобно бормоча, что ноги чайкам повыдергивает, если увидит их поблизости, а я, хотя помнил, что снега не предвидится, ответил Борису, чтобы держать праздничное настроение:

— Похолодало. Может, и пойдет.

Отмыв чаячье дерьмо и вылив воду в палисадник и сунув ведро в багажник, Василий сказал:

— Поехали. — И завел мотор.

Проезжая мимо дома Ильи, я вспомнил Игоря, который жил на базе, мылся у Каретниковых, когда не было родителей, а ел то, чем мы его подкармливали. Чтобы ему не было так грустно, вчера мы соорудили ему елку из сосновых веток. Это ужасно — сидеть одному в подвале, зная, что никто не придет в новогоднюю ночь. Надеюсь, Илья проведает его завтра, а я… будет ли праздник у Игоря, моих сироток и Лидии, у Анны Лялиной, Верочки, семейства директора — это зависит от того, приедет ли сегодня дед.

Едва мы приехали, на звук мотора на крыльцо к бдящему Боцману высыпали, накинув куртки, Ирина, Толик и бабушка. Все дружно закурили. Пуская кольца дыма, бабушка прямо в тапках вышла нас встречать, указывая Василию, чтобы машину ставил напротив гаража. Обняла маму, поцеловала в щеку будущего зятя, потом — нас с Борисом.

Подарки мы взяли всем. Помня эффект от розыгрыша безделушек в школе, мы заготовили призы и билеты, сложив все в красный мешок: нас пятеро, остальных тоже пятеро с учетом деда и Андрюши — двадцать предметов, два раза поучаствовать в лотерее. Плюс индивидуальные подарки в черно-золотистом полосатом пакете.

Подозреваю, что наибольший фурор произведет бабушкин портрет, который Борис три дня срисовывал со старой фотографии, где она совсем молодая, с орденами и в форме, а потом не мог найти подходящую рамку. Деду он приготовил аналогичный подарок.

Мы с Борисом с тревогой поглядывали на дверь — нам не хотелось видеть Андрюшу. Надеюсь, он слился и будет отмечать в другом месте, прямо спрашивать, где он, мы не стали — все знали, что у нас контры.

Василий пожал руку Толику, и тот увлек его в огород жарить мясо. Ирина обняла маму и повела в летнюю кухню, говоря:

— Ой, какой торт! Пойдем в кухню, поставишь его в холодильник, и будем оливье резать. Я только начала.

— Стойте, — крикнул Борис и с гордостью извлек из своего рюкзака «Полароид». — Фотография на память!

Ирина округлила глаза, побольше натянула капюшон куртки на лицо.

— Какая фотография! Я в халате и бигудях! Вот за столом и сфотографируемся, а сейчас — только пленку портить.

Борис расстроился, но «Полароид» не убрал — видимо, решил снимать нас украдкой.

— Дед звонил? — спросил я у бабушки, она помотала головой и погрустнела.

— Вам, как я поняла, тоже не звонил.

Ирина махнула рукой.

— Ой, да не переживайте вы так! По межгороду в праздники дозвониться нереально. Нужно в очередях часами стоять. Так что это не повод для нервотрепки.

Да, она права, но все равно тревога не отпускала. Бабушка спросила:

— Когда он ориентировочно должен приехать? Семь — девять часов вечера?

— Ну да, — кивнул я. — Час-два поспать, и — за стол.

— У него еще семь часов, чтобы добраться к нам, сейчас только два. Зачем себя изводить понапрасну? Идемте, дети, елку наряжать! Самую лучшую вчера из лесу принесла. Ну, лучшую из тех, что можно брать.

— А где Юрка? — спросил я на ходу.

— В клубе праздник до восьми вечера, всякие конкурсы и подарки. Он там.

Ели в наших лесах не растут, потому все наряжали сосны, называя их ёлками. Двухметровая красавица стояла в зале возле телевизора, крестовину бабушка накрыла белой тканью и обернула ватой. Было видно, что с одной стороны, с той, которая повернута к стене, веток совсем мало — значит, это дерево росло в тени и было обречено, уверен, бабушка взяла не самую красивую сосну из доступных, а ту, что можно — по сути, проредила самосев.

Чуть в стороне в старой коробке поблескивали игрушки, разложенные слой за слоем на пожелтевших от времени газетах.

— Только осторожнее, — попросила бабушка и открыла еще одну коробку, где игрушки лежали в вате. — Особенно — с этими, они довоенные, из моего детства.

Я подошел, как завороженный, сел возле коробки, скрестив ноги, и долго не решался прикоснуться к хрупкому стеклу, ведь теперь я как никто знал, до чего же хрупка жизнь и как скоротечно время. Представил, как пятьдесят лет назад как маленькая черноволосая девочка перебирает игрушки, развешивает на елке. И вот теперь точно так же это буду делать я, ее внук.

Боря замер рядом, не понимая, что меня так удивило. Я взял фигурку красноармейца. Этот воин пока вышел целым из битвы со временем, только выцвел и получил несколько царапин-ранений. Вот девочка в пальто и шапке. Ребристый орден, поверх золотого напыления — кривенькие серп и молот, словно нарисованные ребенком. Ручной росписи часы, где стрелки застыли на двенадцати. Огурец. Снеговик. Дирижабль с надписью «СССР».

— Я развешу эти игрушки поближе к стволу, — сказал я, — чтобы точно их не повредить.

Бабушка принесла коробку с гирляндой, и они с Борей стали ее распутывать, а я придвинул к себе скрепки и принялся делать из них крючки. Один конец крепился к игрушке, второй, больший — к ветке.

Закончив с гирляндой, намотанной на бабушку, Борис воскликнул:

— Момент истины! — И сунул штекер в розетку.

Зажглись и погасли красные и зеленые огоньки, потом — синие и оранжевые.