Лекарка поневоле и опять 25 примет (СИ) - Ульяна Муратова

— Давайте я вам зельице укрепляющее дам, вы по ложечке будете по утрам пить. И расскажите по порядку, что сегодня делали, когда именно почувствовали себя плохо, что болело.

Родня деда жадно прислушивалась к разговору, но лица были в основном счастливые. Вроде никто не расстроился, что дед передумал помирать.

— Ну как. Утром встал ещё затемно, перекусил, еды собрал. Как рассвело, козам воды натаскал, марча запряг. Как пастухи за козами пришли, с ними выехал, до дальнего поля. Там щавельник разросся так, что ужно и урожая не видать. Прополол. На всё поле сил не хватило, старый уже стал, только половину одолел. Домой вернулся — горяченького захотелось, я давай дрова колоть, чтоб печку растопить, тут сердечко-то и того. Кольнуло.

Я выслушала деда с внимательным и профессионально-невозмутимым лицом. Он мой старательный покерфейс не оценил, но я собой гордилась в первую очередь потому, что сдержала несколько крайне сумбурных восклицаний.

— То есть я правильно понимаю, что вы сначала таскали тяжести, потом весь день на солнцепёке пололи сорняки, затем после целого дня работы в поле вернулись домой, начали резко наклоняться и махать топором, после чего вам стало нехорошо?

— Ну-у-у… да, — кивнул дед.

— Ясно. Знаете, мне бы на вашем месте тоже нехорошо стало, а мне лет существенно меньше. В общем, прописываю вам обязательный отдых в обед. С полудня и часов до трёх хотя бы. Как Солар высоко, так вы берёте и ложитесь отдыхать. Зелье по ложечке утром, если сердце ещё раз кольнёт, то жду ко мне на приём. Беречь себя нужно, возраст-то уже не тот.

— Но раньше-то не кололо! — воскликнул дед.

— А теперь колет, — многозначительно возразила я.

— Так ежели я буду матрас плющить, кто поле прополет заместо меня? — возмущённо спросил он под гробовое молчание родни.

Никто не ринулся на амбразуру и не заявил пафосно: «Моя мотыга всегда с тобой!» или «Придёт день, когда желание людей полоть сорняки иссякнет… но это будет не сегодня!».

Так себе у них Братство Чернозёма, Орден Великого Урожая и Лига Последнего Полива.

Я выразительно посмотрела на соседа, и тот наконец вмешался:

— Батя, да прополем мы.

— Знаю я, как вы, обалдуи малолетние, прополете! — ретиво соскочил со стола передумавший помирать дед. — Весь урожай мне загубите!

Малолетний седой обалдуй, которому наверняка шёл шестой десяток, резонно заметил:

— Дак коли помрёшь, то что тебе с того урожая? Лекарка ежели сказала в обед отдыхать, будешь отдыхать.

— Так то в обед. А у меня дрова не колоты! От вас-то не дождёсси помощи, — язвительно заметил дед и пушечным ядром вылетел во двор, откуда через секунду раздались частые и мощные удары топором.

— Вызов бесплатно, за зелье десять эсчантов, — подытожила я. — Передайте Луняше, пусть это будет её премия. Девочка она хорошая, старательная, заслужила. А деда вы всё же берегите.

Закончив на этом, я вышла из душного дома обратно

Одиннадцатое юлеля. Вечер

Таисия

Помощница следовала за мной по пятам.

— Так, где там тот мальчишка больной? — спросила я у неё. — Веди. У меня как раз настроение кого-нибудь от всей души вылечить.

Луняша попыталась спорить:

— Так сумерки уже! Отложи на завтра, срочности-то нет.

— Какой смысл откладывать на завтра то, что можно успеть сегодня? Лучше я с утра подольше посплю.

— Ну не знаю… — неуверенно протянула помощница и принялась отговаривать: — Чего ты к ним пойдёшь, ежели сами они к тебе не идут? Не идут — знамо, не хотят лечиться. Чего за ними бегать?

— Это вопрос личной ответственности, Луня, — пояснила ей. — Это мне нужно знать, не требуется ли кому-то помощь. Для порядка.

Мои слова Луняшу явно не убедили, но продолжать спор она не стала. А я не стала признаваться, что просто не хочу возвращаться в пустой дом, где нет Эрера.

— Ты меня проводи, а сама домой возвращайся, пока светло, — предложила я. — Только проверь: если Шельма будет под дверью сидеть, то выпусти её погулять.

— Она тогда тебя искать будет.

— Ничего, не заблудится.

За последнее время киса окончательно вымахала из милого котёнка в шалопаистого кошачьего подростка, причём росла неравномерно — то лапы становились большие, то хвост вытягивался и волочился по полу, то пятнистый зад переставал умещаться в облюбованную корзинку.

Зато она обрела товарищей по играм среди соседских ребятишек, и они вечерами гонялись по округе, распугивая окрестную живность, в том числе и человекоподобную.

Скажу честно: когда на тебя прёт ватага орущих разновозрастных детей, а ведёт их за собой дикая зверина с распахнутой пастью, то ты благоразумно отступаешь в придорожную крапиву, лишь бы они тебя не сшибли. Даже если ты при этом — условная хозяйка вышеозначенной зверины.

Однако нужно отдать Шельме должное — как бы сильно она ни увлекалась играми, никого не кусала и не царапала. Била мягкой лапой, рычала и иногда даже сваливала в пыль, но когти и клыки держала при себе. А ещё по шерсти на загривке всегда было видно, когда она играет, а когда — злится всерьёз. Дети её и опасались, и обожали примерно в равных пропорциях, а я не возражала против игр, строго предупредив, чтобы они не увлекались. Всё же Шельма — животное, хоть и очень умное.

Дом Талки и её Дичика стоял в самом центре села. Некогда добротный, теперь он заметно обветшал. На одном окне ставни перестали закрываться из-за перекосившейся створки, у другого была разбита и заклеена газетой стеклянная секция. Огород и двор пусть и не назвать совсем уж запущенными, но и на ухоженные они как-то тоже не тянули. Поленница пустовала, а ведь сейчас самое время заготавливать дрова на зиму. Грядки местами поросли сорняками, а ягодные кусты разрослись так, что лежали на тропинках длинными плетями — никто их не обрезал.

Я поднялась на крыльцо и постучалась.

Даже отсюда слышались тонкие, полные горечи завывания.

Дверь мне открыла высокая полуденница лет тридцати пяти с убранными в строгий пучок чёрными волосами и измождённым лицом.

— Ясного вечера. Я новая целительница, вот пришла справиться о здоровье вашем и ваших близких, — представилась ей.

Вой за спиной женщины перешёл в надрывный плач.

— Нет у нас здоровья, не о чем справляться, — ответила она не столько грубо, сколько обречённо.

— Давайте я всё же проверю? — не сдавалась я, чувствуя не просто желание, а жгучую потребность протиснуться мимо этой недружелюбной Талки и наложить руки