Зверь - Борис Токур

Разговоров об исчезновении Ланса в селении много ходило. Причём, всяких. Кто говорил, будто бы вздёрнулся он от горя. Кто-то считал, что уехал, решив навсегда развязаться с Грейстоуном, жители которого так легко осудили невиновного парня.

Многое изменилось за год.

Густав Ландлоу так и не сумел пережить смерть единственного ребёнка. Спустя три дня после открывшейся правды о гибели Гретхен, и без того подкошенный длительным недугом староста ушёл вслед за дочерью.

– Да-а… долго нам ещё Густава вспоминать, – удручённо проговорил Вилф.

Магнус вздрогнул. Имя друга вызвало в памяти последнюю встречу.

– Жалею, что раньше к нему не пришёл, – произнёс он с горечью. – Так мало времени оставалось. Знал бы…

Он замолчал, уткнулся в сжатый кулак.

– Ты был с ним в последнюю минуту, – поддержал Дакота. – Простился со стариком.

– Простился, – качнул головой Мордок и поднял на друзей глаза. – Он придёт за всеми нами.

– Кто? – не поняли те.

– Так Густав сказал. Перед самой смертью. Сначала Нарингу позвал, а потом посмотрел на меня так, будто только увидел, и сказал: «Он придёт за всеми нами».

Про кого говорил староста в последние мгновения своей жизни, гости переспрашивать не стали. Среди жителей Грейстоуна была одна на всех догадка. Про того, кто испокон веку являлся истинным хозяином Атсхалии. Кто, примечая каждый людской проступок, до поры откладывал в копилку чужие долги.

Со временем гуляющие по селению толки про чудовищную гибель Виндока утихли. За прошедший год подобных страстей больше не было. Давно ушёл мор, положивший начало трагическим событиям. Давно оплакали ушедших, проводили зиму, с новыми надеждами встретили весну. Затем пришёл черед лета и осени. И вроде бы жизни наладиться, да как-то не радовалось.

Жители северной Атсхалии всё чаще стали замечать, как много волков в окружных лесах развелось. И, если раньше, хищники сторонились людского жилья, то теперь подбирались к нему всё ближе. Будто присматривались, наблюдая со стороны, и чего-то выжидали. Простые селяне перестали выходить за пределы сёл. Охотники едва успевали отгонять расплодившихся тварей в глубь тайги. А те, перейдя границу, далеко уходить не собирались. Ближе к зиме армия хищников стала прибывать. Ночами серые монстры лютовали особо. Забираясь во дворы глухих селений, нападали на скот и утаскивали собак.

Людей не трогали, но пугали до ужаса, когда появлялись словно из ниоткуда. Также в никуда они уходили. Только рассвет прикасался к вершинам Атсхал, волчьи стаи растворялись в холодном тумане.

Так зародился страх. Не тот священный страх, призывающий к почитанию неприкасаемого тотемного зверя. А настоящий, животный, со дна души поднимающий к свирепому хищнику тёмные чувства. Заставляющий люто ненавидеть и проклинать.

***

Прогостив первую неделю зимы в гостях у тёщи, Келли, сын Хельги Мордок, возвращался с детьми домой. День выдался особенно морозным. Таким, что воздух словно звенит. Укутав мальчишек толстыми одеялами, молодой отец погонял лошадей и мечтал о горячей бане.

На перевале лошади неожиданно встали. Келли привстал, вглядываясь в заметённую дорогу, и чертыхнулся. Впереди навалило снегу, что просто так не объедешь.

Да что за напасть!

Расстроенный парень спустился с облучка и вытащил из-под сена заступ. Провозившись до сумерек, он, полностью вымотанный, прислонился к саням. Осталась самая малость – всего-то махнуть пару раз, и готово. Но сил уже не осталось. Руки разнылись, пальцы заполнила ломота.

Изо рта выпорхнуло густое облачко пара. Похолодало.

И не заметил, пока возился.

Келли отвернул уголок одеяла и поглядел на сыновей. Утеплившись и приткнувшись друг к другу, те мирно посапывали.

В лесу быстро темнело. До дому они доберутся лишь к вечеру. А вечера зимой наступают рано. Вдоль спины прошёл неприятный озноб. Сердце, что чует беду, не обманешь.

Издали прилетел низкий тягучий вой. В груди трепыхнулось и гулко забилось сердце. Взволнованные лошади, тонко заржав, поддёрнули сани и затоптались на месте. Келли вытянул шею и вгляделся в темнеющую чащобу. Ругнувшись, схватил заступ и, забыв про усталость и боль в руках, кинулся откидывать снег. И вроде мало оставалось, а в сгустившейся тьме показалось, что прибыло.

По спине пошёл жар, из-под шапки заструилась испарина. Волчьего воя Мордок больше не слышал, но, подгоняемый страхом, стиснул зубы и не позволял себе останавливаться. Коварные твари могли молча выжидать за ближайшим кустом.

Закончив, Келли потряс убитыми изнурительной работой руками, сунул заступ на место и спешно полез на облучок. Только он стегнул лошадей, как те в нетерпении понесли.

В морозной тишине раздавался отчётливый топот и тонко посвистывал ветер. Темнота всё быстрее овладевала тайгой. В глубине непролазных зарослей стало совсем непроглядно. Келли не переставая крутил головой. С могучих сосен слетал снежный налёт. И, казалось, всю дорогу путников кто-то сопровождает.

Неожиданно справа раздался лай. Не грубый собачий, а отрывистый и беспорядочный. Его сопровождало заунывное подвывание. Келли похолодел. Привстав, он всмотрелся в сумрачный лес и заметил за стволами голых деревьев стремительное передвижение серых теней. Судорожно вдохнув, парень стегнул лошадей и обернулся. Откинув одеяла, мальчишки тёрли глазёнки. Волнение отца передалось ребятне. Кривя губы, они бросились в плач.

– Ай, шельма, гони! Гони!! – заорал Мордок и пуще прежнего пошёл понукать животных.

Лай волков зазвучал много ближе. Уже скоро за санями раздалось наполненное злобой рычание. Сдавив поводья, Келли глянул назад. Матёрая тварь неслась самой первой. Казалось, она не бежит, а летит над самой землёй, сверкая во тьме глазами. Взметая снежную пыль, сразу за вожаком мчалась немалая стая, а из лесу выпрыгивали всё новые и новые монстры.

Сбоку затрещали ломаемые кусты. На телегу метнуло снега. Задрав головы, мальчишки вытаращили глаза и зашлись пронзительным визгом. Келли только успел пригнуться, как с оглушительным рёвом через сани перемахнула огромная звероподобная тень.

Мордок рухнул в солому. Слетев с головы, шапка упала в сугроб. Растеряв последние мысли, парень кинулся к выпущенным поводьям. Задыхаясь от дикого бега, лошади мчались как ошалелые.

Скоро за деревьями беспокойно разлаялись псы. До дома оставалось дотянуть самую малость. И чем ближе сани подъезжали к селению, тем больше псы утихали. В глазах у Келли всё помутилось. Дикая боль затопила сознание. Последним усилием воли он хлестнул куда придётся и рухнул в беспамятстве.

Взмыленные животные сами дотащились до дома. На пороге стояла ночь. Взволнованные соседи обступили въехавшие в село сани, где между ревущими пацанами лежал стонущий Мордок. Он рвал на груди полушубок и скрежетал зубами от боли. Под овчиной рубаха обильно пропиталась кровью. Парня внесли в избу, уложили, раздели. На груди красовались три глубоких кривых пореза