Оливер Боуден - Assassins Creed. Ренессанс

Родриго посмотрел на братьев. Взгляд его по-прежнему оставался сердитым.

– Кто такие Пацци? – усмехнулся Сильвио. – Кучка глупцов…

– Пацци, – перебил его Родриго, – были влиятельным и уважаемым семейством, но их уничтожил один молодой ассасин. Так что не стоит недооценивать врага, который сейчас находится в вашем городе. Иначе и семейство Барбариго разделит судьбу Пацци.

Родриго умолк, давая сказанному отложиться в голове слушающих.

– А теперь ступайте. Действуйте быстро и наверняка. Мы не можем себе позволить еще один провал!

– Что вы намерены делать дальше, магистр?

– Я возвращаюсь в Рим. Время сейчас дороже всего!

Родриго порывисто встал и вышел. Эцио продолжал наблюдать за ним с балкона. Борджиа шел один. Он пересек площадь. Целая стая голубей, оказавшаяся у него на пути, испуганно поднялась в воздух. Испанец направлялся к Венецианской гавани. Вскоре разошлись и остальные участники встречи. Едва выйдя на площадь, каждый из них повернул в свою сторону. Выждав еще немного, Аудиторе спрыгнул вниз и поспешил к Антонио.

Его встретила Роза, наградив жарким поцелуем.

– Убери свой кинжал в ножны, – улыбнулась она, обнимая Эцио.

– Ты – единственная, кто заставил меня его обнажить. И только у тебя для него есть подходящие ножны, – добавил он и тоже улыбнулся.

– Тогда идем, – сказала Роза, беря его за руку.

– Нет, Роза, mi dispiace veramente[107], не могу.

– Никак я успела тебе наскучить?

– Ты же знаешь, что нет. Но мне нужно видеть Антонио. Срочно.

Холодные серо-голубые глаза светились решимостью. Роза поняла: Эцио сейчас не до утех.

– Ну хорошо. На этот раз я тебя прощаю. Антонио у себя в кабинете. Мне кажется, он очень тоскует по макету палаццо делла Сета. Представляешь? Даже сейчас, когда он заполучил настоящий. Идем!

– Эцио! – воскликнул Антонио, увидев, кто пришел. – Почему у тебя такой мрачный вид? Все в порядке?

– Если бы… Я подслушал очень важный разговор. Карло Гримальди и братья Барбариго – Сильвио и Марко – в заговоре с… одним человеком, которого я очень хорошо знаю. Его называют Испанцем. Они замышляют убить дожа Мочениго и заменить его одним из своих.

– Ужасные новости. Если дожем станет кто-то из них, в их руках окажется вся венецианская торговля и флот. – Антонио помолчал. – И они еще называют преступником меня!

– Антонио, ты поможешь мне их остановить?

– Я на твоей стороне, брат, как и все мои парни.

– И женщины тоже, – вставила Роза.

– Grazie, amici[108], – улыбнулся Эцио.

Антонио задумался.

– Но ты должен понимать, Эцио: такие дела с наскоку не делаются. Дворец дожей настолько тщательно охраняется, что по сравнению с ним палаццо делла Сета – открытый парк. И времени строить макет дворца у нас нет…

– Смелость города берет, – убежденно произнес молодой человек.

Антонио и Роза посмотрели на него, а затем вдруг де Магианис рассмеялся, а девушка озорно улыбнулась.

– Смелость города берет! – повторила она. – Вот за это мы и любим нашего Эцио!

Позже тем же вечером, когда народу на улицах стало поменьше, Антонио и Эцио отправились к Дворцу дожей.

– Предательством меня давно уже не удивишь, – говорил Антонио, пока они шли. – Дож Мочениго – хороший человек. Даже странно, что он так долго продержался на своем посту. В детстве нас учили, что дворяне – добрые и справедливые. И я верил в это. Отец у меня был сапожником, мать – посудомойкой, но я мечтал выбиться в люди. Усердно учился, преодолел кучу трудностей, но в правящее сословие так и не попал. Если ты не отпрыск знатного рода, то для дворян всегда будешь человеком низшего сорта. Так скажи мне, Эцио, кто настоящие аристократы в Венеции? Люди вроде Гримальди или братья Барбариго? Нет! Это мы! Воры, наемники, шлюхи. Благодаря нам жизнь в Венеции кипит, а порядочности у каждого из нас больше, чем у всей этой правящей своры! Мы любим Венецию, тогда как для них она – просто дойная корова.

Эцио слушал и кивал, однако свои мысли держал при себе. При всем уважении к Антонио, он не мог представить этого человека в corno ducale[109].

Вскоре они вышли на площадь Святого Марка и увидели сам дворец. Антонио был прав: он тщательно охранялся. Боковую стену собора, примыкавшего к дворцу, опоясывали строительные леса. Антонио и Эцио удалось незаметно туда забраться. Перепрыгнуть на крышу дворца тоже не составило труда. Однако доступ к внутреннему двору был закрыт. На крыше их встретила высокая решетка, верх которой был усеян несколькими рядами острых шипов, торчащих вовне и загнутых вниз. А во внутреннем дворе – надо же такому случиться! – стоял не кто иной, как Джованни Мочениго собственной персоной. Держался он горделиво, однако видом своим этот старик напоминал сморщенную куклу, наряженную в богатые одежды и шапку правителя города. Мочениго вел разговор с Карло Гримальди и даже не подозревал в последнем своего убийцу.

Эцио превратился в слух.

– Ваша светлость, неужели вы не понимаете, что́ я вам предлагаю? – спросил Карло. – Пожалуйста, выслушайте меня внимательно, это ваша последняя возможность…

– Да как вы смеете говорить со мной подобным образом?! Как вам хватает наглости мне угрожать?! – возмутился дож.

– Простите меня, господин. – Гримальди залепетал извинения. – Я не хотел вас оскорбить. Заверяю вас: ваша безопасность всегда была и есть главным предметом моих забот.

Не слушая его, Мочениго пошел к дверям. Гримальди засеменил следом. Вскоре оба скрылись внутри дворца.

– У нас очень мало времени, – сказал Антонио, прочитав мысли своего спутника. – А через эту решетку не переберешься. Но даже если бы и случилось такое чудо, гляди, сколько там караульных. Diavolo![110]

Антонио досадливо взмахнул рукой, спугнув голубей. Те, недовольно крича, поднялись в воздух.

– Посмотри на этих птиц! Как у них все просто: взмахнули крыльями и полетели. Вот если бы мы могли так летать…

Эцио вдруг улыбнулся. Пожалуй, пришло время навестить своего старого друга Леонардо да Винчи.

– Эцио! Давненько мы не виделись!

Да Винчи обрадовался молодому Аудиторе даже не просто как другу, а как блудному младшему брату. Венецианская мастерская художника все больше напоминала флорентийскую. Главное место в ней занимало странное устройство, напоминавшее громадную летучую мышь. Когда-то Эцио со смехом воспринял слова Леонардо, что это вовсе не игрушка. Сейчас он пришел, чтобы поговорить об этой машине всерьез. Однако художник не знал о цели его прихода и потому заговорил о своем:

– Эцио, через очень приятного молодого человека по имени Уго ты прислал мне еще одну страницу Кодекса. Я думал, вскоре ты и сам появишься, а тебя все не было. Неужели ты был так занят?