Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир
Неспособность Харроу раскроить твари череп проистекала вовсе не из упрямства Гидеон (что было бы вполне себе объяснимо!). Она старалась, как черт. От еды ее клонило в сон, после утра все болело. Боль и усталость Харроу преодолевала с трудом. Гидеон пришлось впервые в жизни чуть-чуть одобрить поведение некромантки: Харроу не кричала на нее. Харроу просто все глубже погружалась в трясину разочарования и ненависти к себе. Гнев вскипал волной. Тварь бросилась вперед с силой тарана, Гидеон отпрыгнула – и стесала кожу с половины коленки. Во рту до сих пор стоял вкус крови, и она вскрикнула:
– Хар…
– Почти, – прохрипели колонки.
– Роу! Давай я просто ее тресну!
– Рано! Почти. Прикушенный язык хорошо. Задержи ее на секунду, Нав! Ты и во сне это можешь!
Но не рапирой. Она с тем же успехом могла просто бросить рапиру и кастет на землю и начать убегать. Снаряжение Гидеон не подходило для обороны, и у нее болела голова. В глазах все плыло, как при мигрени, в поле зрения летали какие-то точки и искры. Жуткий удар твари почти пробил ее блок и чуть не попал по голове. Она шагнула под удар, а не в сторону, как следовало бы. Но сообразила она это потом.
– Три секунды. Две. – Это звучало почти как просьба. Гидеон тошнило все сильнее, в горле как будто появилось что-то теплое и маслянистое, во рту скопилась слюна. Тварь слегка расплывалась, как будто у Гидеон двоилось в глазах. Между глаз вспыхнула острая боль, а тварь подалась назад, готовая прыгать.
– Вижу.
Потом Гидеон задумается, почему в голосе Харроу не было триумфа, скорее ужас. Перед глазами все расплывалось, а потом вдруг зрение резко вернулось в норму. Все стало ярче, четче, контрастнее, свет сильнее, тени темнее. Тварь дымилась, как тарелка с едой. Над ее искаженным телом вилась бледная, почти прозрачная дымка. Она переливалась разными цветами. Чтобы ее увидеть, надо было прищуриться и скосить глаза. Развлекаясь таким образом, Гидеон чуть не сломала ногу.
– Нав! – завопили колонки.
Гидеон кинулась вниз, уворачиваясь от удара, а потом откатилась в сторону – тварь прыгнула прямо туда, где только что была ее нога.
– Что делать-то? – крикнула она в ответ.
– Бей по порядку! Левая лучевая кость!
Гидеон посмотрела на корявый, слишком толстый сустав левой верхней лапы и с удивлением увидела там один из переливающихся призрачных огоньков: она нанесла удар и чуть не потеряла равновесие, когда клинок прошел сквозь кость, как горячий нож сквозь масло. Костяной клинок мутанта жалобно стукнул об пол.
– Правая нижняя берцовая кость, нижний квадрант, рядом с бороздой, – сказала Харроу. Теперь – с едва сдерживаемым торжеством. – И никаких больше ударов.
Проще сказать, чем сделать. Гидеон пришлось броситься к заднице твари, уворачиваясь от оставшихся клинков, а потом отбросить рапиру и ударить вместо нее ногой в сапоге. Эта кость тоже ярко горела. От удара Гидеон она треснула. Тварь завалилась на сторону, пытаясь вернуть равновесие, но нога не регенерировала.
Дальше стало легче. Край челюсти. Восемнадцатое ребро. Она разбирала тварь на кусочки, убирая те невидимые подпорки, которые превращали чудовище в жуткий, щелкающий челюстями ужас. Результат первой детской попытки использовать магию костей – без всякого знакомства с анатомией. Когда Преподобная дочь наконец сказала: «Грудина!» – Гидеон уже заносила кулак. Ударив в участок грудины, пылавший, как свеча, она разнесла его в пыль. Тварь рухнула. На мгновение у Гидеон закружилась голова, но это тут же прошло. Мир стал ярче и четче. От твари остался только большой обломок тазовой кости, медленно рассыпающийся в порошок. Наверху что-то приятно запищало, и дверь в «Отклик» открылась. И осталась открытой, пока через нее не прошла Харроу. Она так взмокла от пота, что капюшон у нее прилип ко лбу. Гидеон смотрела на остатки кости – осыпавшись пылью, они открыли блестящую черную коробочку. На свинцово-сером экранчике менялись цифра. 15 процентов, 26 процентов, 80 процентов… потом коробочка открылась с мягким щелчком… и в ней оказался всего-навсего ключ.
Харроу тихо вскрикнула и бросилась на него, но Гидеон оказалась быстрее. Она схватила ключ, вытащила брелок, который теперь носила под рубашкой, и продела кольцо в отверстие в форме клевера. Теперь на кольце болтались два ключа: от люка и этот новый трофей. Обе девушки долго любовались на них. Новый ключ оказался крепким, толстым, темно-багряным.
– Я видела… огни, когда сражалась, – сказала Гидеон, – светящееся поле. Там, куда ты говорила бить, были такие, как нимбы. Это то, что ты называешь танергетической сигнатурой?
Она ожидала презрительного: «Ты не способна постичь темные тайны, которые могут узреть только мои намазанные глаза» – и была совсем не готова к удивлению Харроу. Та выглядела совершенно ошеломленной – это было видно даже сквозь потеки крови и расплывшуюся краску.
– Ты хочешь сказать, – медленно уточнила адептка, – что в скелете были… встроенные лампочки? Крашеные сегменты?
– Нет, просто… такой дрожащий свет. Я не очень хорошо его видела. Увидела только ближе к концу, когда ты там мельтешила.
– Это невозможно.
– Я не вру.
– Нет. Я просто хочу сказать, что этого не может быть. – Харроу нахмурилась так, что у нее брови чуть не столкнулись друг с другом. – Я думала, что знаю, что именно выявляет эксперимент, но такого предположить не могла.
Гидеон спрятала ключи обратно в лифчик, поежилась от прохлады, ожидая ехидных комментариев, но обнаружила, что Харроу смотрит на нее мертвыми глазами, выставив вперед подбородок. Почему она всегда такая агрессивная? Она насквозь промокла, а в белках глаз краснели лопнувшие сосуды, но она все равно пялилась на своего рыцаря чернейшими глазами. Выражение ее лица было… странным. Харрохак Нонагесимус смотрела на нее с нескрываемым восхищением.
– Во имя любви императора, Сито, – хрипло сказала она, – ты кое-чего стоишь с этим клинком.
У Гидеон почему-то кровь отхлынула от лица. Планета сошла с орбиты. Перед глазами замелькали искры.
– Мгм, – очень умно ответила она.
– Мне повезло чувствовать, как ты сражаешься, – продолжила Харроу, нервно сплетая пальцы. – И я не сразу поняла, что именно ты делаешь. А оценила еще позже. Но я даже не смотрела тебя раньше. И слава Гробнице, что никто не знает, что ты на самом деле не одна из нас. Не знай я этого, я бы сказала, что в