Сурен Цормудян - TOD MIT UNS

— Слышь, Чел, прикинь, у тебя рука онемела, гыыг, — нашептал Марля на ухо своему другу.

— Чего? — тот безвольно поморщился и тупо уставился на Марлю. — Чего? — повторил он.

— Я говорю, рука у тебя онемела, баклуха. — Марля продолжал тихо хихикать, держась за живот.

— Слышь, чувак. — Чел вытаращил очумелые глаза на свою безвольно повисшую правую руку. — В натуре, чувак. Млин… Палево-то, а… Палево-то, какое…

— Слышь, Чел. Опусти руку в воду. Тогда отпустит. Геге…

— Чувак, ну на хрена ты это делаешь, а? Палево…

Марля не выдержал и, рухнув на край парапета, принялся гоготать с повизгиванием.

Чел тем временем медленно, как сомнамбула, распластался на полу и, свесив безвольную руку, стал тянуться до воды, в которую недавно еще плевал.

— Блин, не могу Марля. Не достаю.

— Твоя рука резиновая. Она сейчас растянется! — продолжал ржать второй обкурок. — Ты чуешь?! Ты чуешь как она растягивается?!

— Да. Блин, чувак. Я чую. Она реально тянется. Блин, палево, чувак.

Марля уже стал задыхаться. Его смех выталкивал больше воздуха, чем поступало в прокопченные желтым мхом легкие. Тело сводили судороги, и он продолжал гоготать.

— Марля, кореш, оно смотрит на меня.

— БА-ХА-ХА-ХА! Кто?! Кто?! Ахахаха!!!

— Там. Оно. Там есть оно. Оно смотрит на меня.

Смех Марли невозможно было обуздать. Казалось, что вот он сейчас свалиться в колодец, наполненный темной водой, в которую уходила винтовая лестница. Но…

Жуткий визг заглушил и его смех, и собственное эхо в железобетонных коридорах непонятной ветки подземных катакомб. Затем всплеск воды и нет больше визга. А Марля продолжал смеяться, как одержимый. И топот сапог Диггера не отвлек его от этого занятия.

Прибежавший на страшный вопль Александр какое-то время ошарашено смотрел в колышущуюся черноту воды, облизывающей возникшими волнами и ржавую винтовую лестницу и покрывшуюся зеленым бархатом стену колодца. Затем схватил не перестающего ржать Марлю за ворот фуфайки и с силой тряхнул.

— Где Чел, твою мать! Что случилось?!

Обкурок перестал смеяться. Всхлипнул. Уставился прослезившимися от нестерпимого смеха глазами на воду. Тихо хохотнул и выдохнул:

— Во торкнуло-то.

— Где Чел, паскуда!

— А? — Марля тупо уставился на Крота.

— Что случилось, выродок, отвечай!

— У… У него рука реально онемела. Он потянул в воду, чтобы отпустило. Она резиновая. Слышь, меня пробило на хавчик кажись. — Бессвязно бормотал Марля.

В бессильной злобе Диггер оттолкнул от себя этого конечного юнца. Затем наотмашь врезал ему кулаком по лицу. И еще раз. И снова. Саня продолжал молотить оставшегося помощника, вымещая в этой ярости все, что накопилось, казалось за всю его жизнь.

— Мое лицо глина. Я ничего не чую. Мое лицо глина. Я ничего не чую. Хавать. Хавать хочу. — Бормотал Марля, вздрагивая от ударов.

— Н-н-на, сука!!! — и перед лицом Марли возникла подошва сапога, которая очень быстро приближалась к его физиономии…

Среднего роста, быковатого телосложения с затылком, без предупреждения перетекающим массивными складками с лысой головы в толстую шею Самохин крутил в руках самокрутку. У него была привычка, перед тем как закурить, разглядывать ее, читая обрывки слов на газетной, либо книжной бумаге. Наверное, что-то символичное было в этом. Газеты. Книги. Накапливаемые столетиями знания и мысли человечества. И вот уже долгие годы никто ничего не печатал на этой планете. А мысли постепенно превращались в пепел и дым, нагоняя судьбу давшей им фору цивилизации, которая их же и породила. Он еще долго сосредоточенно морщился, разглядывая буквы на бумаге самокрутки, ловя свет керосиновой лампы, пока, наконец, не прикурил. Выпустил сизый дым, отправляя в сумрак очередную печатную мысль и снова сократив текстовое наследие мира, запрокинув голову и глядя в низкий потолок. Затем шмыгнул широкой ноздрей.

— Ладно. — Дернул Самохин головой. — Назови мне хоть одну причину, по которой ты это сделал. Ты хоть понимаешь, что лицо ему в кровавое месиво превратил?

— Ну, есть такое дело, — проворчал Загорский, отвернувшись от дыма.

— Так какого хрена, скажи на милость?

Александр почему-то не любил общество майора. Казалось бы, он и Самохин были друг для друга самыми близкими людьми с того самого дня, как все случилось. Ведь Самохин затащил его обратно в подземный мир, спасая от ударной волны. И именно Саша показал Самохину, где надо искать спасение. Но отчего-то Саша всегда чувствовал непонятный дискомфорт, когда этот человек был рядом.

— Чел утонул из-за него. Укурки хреновы…

— Ну да. Конечно. — Майор снова затянулся. — А может ты Чела убил? Ну, вот взял и утопил.

— Что за бред? — Загорский привстал на стуле.

— Не дергайся, Крот. А что? После того с каким воодушевлением ты превратил голову Марли в старческую мошонку, я могу подумать что ты и не на такое способен.

— Да с какой стати?!

— Не ори. Ты же всегда жаловался на эту парочку. Нет?

— Конечно, жаловался. А что мне было делать, когда эти два барана тащатся за мной и постоянно дурь курят? Никакой пользы от них, зато хлопот полон рот. Я должен был хвалить их что ли?

— Ну-ну, — скептически покачал головой Самохин. — А что этот Марля бормочет в лазарете?

— Почем я знаю. И что он бормочет?

— Ну, дескать, кто-то смотрел из воды на Чела. Будто был там кто-то. В воде. Как это понимать?

— Да обкуренные они были оба! Им там сам черт привидится! Неужели непонятно?! Запретите вы этот чертов мох собирать! Ну, сколько ж можно-то?!

— А ты меня не учи уму-разуму. Лишу я людей желтого маха, а что взамен дам? Водки нет. А расслабиться надо. Пусть курят. Покуда курят, не думают. А как думать начнут, хреново всем станет во сто крат. Ясно тебе?

— Да это же… — возмутился, было, Загорский.

— Все я сказал! — Рявкнул комендант общины и приблизивший к Загорскому наклонился. — Ты забыл первые годы? Что больше оскотинит людей? Дурь, или отсутствие средства ухода от реальности? Подумай.

Александр поднял взгляд на Самохина.

— А в Красноторовский колонии нет никакой дури. Никто там желтый мох не курит. И там ведь порядок. И все при деле. И дальние рейды по поверхности делают. Разве нет?

Самохин нахмурился и сжал зубами самокрутку.

— Ты с чего это взял, Крот?

— Тигран рассказывал.

— Вот как? — Хмыкнул комендант. — А ему, откуда знать? Он что, был там?

— Он же дружен с тамошним командиром.

Самохин оскалился.

— Да шпик этот твой Тигран. А Стечкин, последний диктатор на планете. И весь его режим, гнилой. А дальние рейды, не признак процветания. Может они ищут, что захватить и оккупировать. Ты не думал об этом, умник? А вообще… Правильно, что не думал. Не думай. И давай, парень, договоримся так. Ты занимаешься своими крысиными норами, а я политикой. Как внешней, так и внутренней. И не лезь не в свое дело.