Доброволец - Владимир Максимович Ераносян

— Значит, и кортик имеется?

— С собой нет, дома храню, в Севастополе.

После этого бабка отошла к инкрустированному комоду, что стоял впритык к видавшему виды пианино немецкой марки «К. Бехштейн», и достала шкатулку. Митяй только теперь оторвался от своей доли шоколада, уставился на бабулю и на ее инкрустированное вместилище тайны. Та повернула ключик и достала кольцо с драгоценным камнем… Широкое, похожее на печатку с камнем, но рассчитанное на женский пальчик. Вдруг она протянула его мне со словами:

— Вот, Алексей, я правильно прочитала?.. Да, Алеша. Приобретите для нас чего-нибудь съестного на черном рынке. У нас золотая свадьба на носу. Пятьдесят лет мы с Николаем Антоновичем вместе. Раньше, когда помоложе были, дача у нас была. А там кролики. Вкуснейшее мясо — тушеный кролик. Пенсии уже четыре месяца нет. Деньги закончились. Ни гривны, ни рубля! А долларов не откладывали. В ломбард сама боюсь идти. Да и не думаю, что много выручу. А Митя нам рассказал про вас. Вы у нас в подъезде, да что в подъезде, во всем доме отважный герой. От упыря этого великовозрастного нашу Кристиночку спасли. Этот же черт — настоящий и неисправимый уголовник. Сенька, рецидивист малолетний. Ему, когда восемнадцати еще не было, он уже законченным негодяем был, на учете числился. И родственнички такие же, из блатных. У кого война, у кого бизнес. Шикуют сейчас на людском горе. Потому и боюсь я в ломбард. Они так и шныряют там, где поживиться можно. Яблоко от яблони. С его физиономией листовки в районном отделе милиции висели при Украине еще. Гоблин он.

— Гопник! — поправил дед.

— Какая разница. Он беззащитных старух, таких как я, с ног с дружками валил и сумки выхватывал, серьги вырывал прямо с мочками. Еще до войны его поймали, но выпустили по малолетству с условным сроком. Откупили его тогда. А теперь мародерствует с компанией. Спасибо, Алеша, что приструнили его. Некому ведь ныне за порядком следить, кроме ополчения. Отвадили гада отсюда. Заслуженное наказание ждет его!

Я не стал перебивать старушку и делиться информацией, что подонок снова на свободе. Не хотел пугать людей, поэтому откашлялся и буркнул:

— Никакой я не герой. А кольцо обратно положите.

Бабушка не сдавалась в попытке всучить мне ювелирную ценность.

— Не откажите. Помогите. Может, удастся бутылочку еще какую, да деду цигарку. Там, на рынке, поштучно, слышала, отпускают.

— Я кольцо ваше не возьму, как ни просите, баба Надя, — наотрез отказался я. — Кролика и так постараюсь найти, сигареты и спиртное точно найду. А вот кролика постараюсь, но не обещаю.

И тут вошла она.

— Здравствуйте…

— Кристька, налетай, тут твоя плитка! — показал Митяй разделанный на фольге шоколад.

Разговаривали сперва ни о чем. Потом Митяй сказал ей, что именно я арестовал пристававшего к ней гопника и что обещал отца их домой вернуть. Я не стал опровергать, но и не подтвердил. Она смотрела на меня своими огромными зелеными глазами, иногда одаривая улыбкой, источающей свет и какое-то неповторимое тепло. Я любовался снизошедшей с небес красотой, наполнившей незамысловатый старческий интерьер всеми красками радуги.

Мы обмолвились парой фраз друг с другом, но больше смотрели. И слушали бабу Надю.

Она вдруг сделала неожиданный вывод:

— А вы подходите друг другу. Отец бы ваш, Сергей Адамович, одобрил. Унисон чувствует любой дирижер. А он виртуоз. Даже на виолончели может. С листа читает Шуберта и Вивальди.

Крайнюю фразу, что отпечаталась в сознании, произнес Митяй. Кстати, неутомимая баба Надя оценила подростка, как неисправимого балбеса за то, что он при таком замечательном отце не освоил из-за лени своей так необходимое образованному юноше сольфеджио.

Митяй спросил:

— Ты куда? Отца нашего обменивать?

Не помню, как я вышел с этого чаепития с интеллигентной престарелой парой, невероятной девушкой Кристиной и непоседой Митяем. Сработала рация. Назвали мой позывной. Крым! Вот я и попрощался с хорошей компанией.

В голове был теперь ее образ, ее горящие глаза, ее улыбка, ее ямочки на щеках, ее длинная шея, ее темная коса и мушка над губой.

Кольцо бабы Нади, уложенное мне тайком, я обнаружил в кармане уже на подступах к самой горячей точке после псевдоперемирия. Со всех сторон наши палили по старому терминалу аэропорта. Оттуда летела «обратка». Наводчики подожгли из «подствольника» старый «рено» для ориентира.

Канонада не стихала. Мы подбирались к ближнему сектору обстрела, неся на себе миномет, гранатометы «Мухи» и ящик с патронами для АК47. На втором этаже девятиэтажки, пока бежали вверх по лестнице, встретили нестарую женщину в платке и в потертом розовом пальто. Спросили, чего она здесь, чего не эвакуировалась. А она в ответ:

— Я свое отбоялась, милок! Идите, куда хотите, а я отсюда ни ногой. Разве что в могилу.

— Подвал тут хотя бы есть? — спросил я.

В ответ тишина.

— Уведи мамашу от греха подальше!

Паренек из расчета взял было женщину за локоть, но она резко отдернула, прошипела что-то и шмыгнула в свою квартирку…

«Да… — подумалось мне, — сам черт ногу сломит, когда начнет уговаривать наших баб выжить».

Времени на уговоры упертой мадам не было, надо было закрепиться на самой выгодной точке и выполнять приказ.

Мы прикрывали бойцов с шевронами «Спарта», которые штурмовали терминал, используя передвижную технику, и лучшая точка для выполнения этой задачи находилась на крыше жилого дома. Война и сострадание — самый нелепый альянс…

Укропы деблокировали котел и отправили к обороняющимся «вийсковым» механизированную колонну из танков и «Нон».

Моим двум расчетам, засевшим на крыше полуразрушенного жилого дома, была поставлена задача утюжить квадрат, где предположительно засели украинская аэромобильная часть и правосеки. С собой у нас было кассет пять по четыре мины в каждой. Информация о присутствии иностранных спецов в аэропорту пока не подтвердилась, но теперь казалась все правдоподобнее. Разглядеть что-то даже в бинокль не представлялось возможным.

Стихло все так же стремительно, как началась атака. Мы свой боекомплект отстреляли. У обороняющихся хватало провизии и боеприпасов. Все были уверены, что в старом терминале есть катакомбы, ведущие к контролируемому укропами населенному пункту. Отсюда стойкость «киборгов». Затишья сменялись перестрелками. Кругом торчали наши флаги, но вылазки врага и его непрекращающееся ожесточенное сопротивление ставили крест на заявлениях о контроле над воздушной гаванью.

Спускаясь вниз по лестнице, я заметил, что квартира, куда шмыгнула упрямая гражданка в розовом пальто, открыта. Замок выбило ударной волной. Я вошел. Как обычно, тихо. То, что я увидел, меня поразило не на шутку. Мамаша перебинтовывала украинского десантника