Доброволец - Владимир Максимович Ераносян

— Слышь, там, где ты учился — я преподавал! Ну, что ты хочешь от меня? Мы ж вроде бус тот не забрали, просто сознательность разбудили у оркестранта, а его, нелепого, укры по второй ходке на блокпосте и приняли. Потерпевший он по жизни, не жалей лоха, война. Все у тебя?

— Парню обещал обмен? — жестко посмотрел я.

— Крым, ты что, на зацепках со мной решил тягаться? Кто что сказал… Кто какую мазу дал… Иди, проверяй посты, выполняй. Тут я командую, обещаю, наступаю, отступаю.

— Это я уже понял. Но придет время единого командования… — попытался было я возразить, но атаман развернулся и показал «фак», не глядя мне в глаза. Наверное, поэтому я сдержался. А может, потому, что с ним было пару приближенных из казаков с уголовным прошлым — солдат удачи, которые прошли Боснию и Приднестровье, для которых Пугач был непререкаемым авторитетом, а я зазнайкой с обостренным чувством справедливости, да к тому же идейным «путиноидом».

Когда на следующее утро я узнал, что из нашего подвала отпустили того мародера, что пытался обидеть сестру Митяя, то затаил обиду и понял, что справедливость буду искать у Снайпера. Этот человек командовал самой боеспособной частью ополчения. У него к казакам давно были претензии. Однако ходили слухи, что его миссия в Украине по формированию боеспособной армии из местных, чтоб они сами себя могли защищать от регулярных частей карателей, скоро закончится. Надо было успеть.

Я нес два пакета с «гуманитарной» гречкой и плитку шоколада «Аленка» по знакомому мне адресу. Проходя мимо городской площади, по обыкновению был в полной экипировке. Моему взводу приписали два 82-миллиметровых миномета «Василек» на штативах. Расчеты обучили на скорую руку. На взвод дали пару биноклей-дальномеров, один из которых висел у меня на груди. Пристреливаться было некогда. Время поджимало. В аэропорт к «украм» прорвалось подкрепление, ходили слухи, что иностранные наемники из частной компании, и я ждал сигнала о «большом сборе». Ну, или как там у «сапог», по тревоге…

Никто не верил в затишье, шла перегруппировка. И все понимали, что лупить начнут в ближайшей перспективе. Причем и мы, и они. Снова, и с еще большим ожесточением. Красную черту все и давно перешли.

Дернуло меня подойти к непонятному скоплению народа. Толпа стояла у столба, к которому привязали какого-то синюшного доходягу. Патрульные ополченцы из пугачевских курили в сторонке, будто это глумление их не касалось. С куревом в последнее время был дефицит, а у этих пачка «Мальборо»…

Прохожие норовили обматерить «пособника укропов», кое-кто не ленился подойти и плюнуть. А какой-то особо ретивый агитатор принес картофельные лушпайки и гнилье с мусорного бака, чтобы осыпать «добровольного помощника хунты» зловонным градом и сделать селфи на его фоне. А потом выложить фотку в сети, чтоб побесить «свидомых» и «правосеков», позлить «майданутых», которые проделывали то же самое с пророссийскими активистами, нападали толпой на беззащитных и вешали несогласных на церковных оградах.

Поинтересовавшись у патруля, что за кадра они привязали к «позорному столбу», я получил невнятный ответ, что это самосуд, а они тут зеваки на перекуре. Вроде мужчина был замечен в расклеивании проукраинских листовок, вот и приклеили его к столбу обычные работяги.

Листовки действительно валялись рядом. Одну из них бедолаге прилепили на лоб. Содержание агитлиста показалось знакомым. Фото лидеров ополчения в ряд со Снайпером во главе и подпись «Убей террориста! Получи 10 000 долларов за каждого москаля!»

Листовка никак не стыковалась с расположенным у дороги бигбордом с изображением тех же лидеров, но с прямо противоположным по смыслу слоганом «10 000 ополченцев защищают вас от убийц!»

Учить народ вежливости, а объект народного негодования справедливости возмездия я не стал. Да и никто б не стал меня слушать. Решил выполнить свое обещание и отправиться к Митяю, но тут мне показалось, что в толпе я разглядел того самого мародера с едва пробившейся щетиной, которого Пугач отпустил утром за взятку от родственников. Подробности вызволения данного субъекта мне были неизвестны, но «лексус», перегруженный упаковками «Мальборо» у школы, где заседал штаб атамана, я припомнил. Точно, не зря он там парковался всю ночь… Пугач все и всегда объяснял нуждами братвы.

Субъект исчез из поля моего зрения, словно оптический обман, и я не стал его выискивать в разъяренном скопище…

Митяй встретил меня у подъезда и без лишних разговоров забрал у меня гречку. Когда он увидел шоколад, то конвульсивно заикал в предвкушении опьяняющего удовольствия, которым мы не знали счета в мирные дни, и именно поэтому они были незаслуженно обойдены вниманием. Война открывает глаза на простые радости.

— Зайдете к нам в гости на чай? — пригласил Митяй, и я не отказался.

Он с сестрой жил на третьем этаже, но мы почему-то остановились на втором.

— Заходите. Здесь хорошие люди живут, дед с бабкой-диабетчицей.

Я без намеков понял, что у меня попросят достать инсулин.

Подъезд жил общинной жизнью. Так проще было выжить. Митяй отдал один пакет с гречкой паре весьма преклонных лет. Бабушка заварила чай, а дед поделил плитку на всех.

— Кто ж знал, что придется вспомнить войну, — посетовала бабушка Надя. — Я в сорок первом родилась. Мама рассказывала, что, когда немцы село взяли, поселились в доме, а мы все четыре года в землянке ютились. Я, когда в два годика желтухой заболела, добрые люди посоветовали свеклой лечить. Кое-как выкарабкалась. Лесные грибы отваривали. Но то, что такое случится теперь… Кто ж мог подумать-то.

Дед подтвердил сказанное словом «нонсенс…», а потом добавил:

— Казус.

А бабка Надежда, пожелтевшая и хромая, но с пронзительным, сверлящим взглядом, не отворачивающимся и не моргающим, изучая меня, продолжала:

— А ты вспомни, как твоего больного тифом отца из концлагеря мать забирала после освобождения. Пятнадцать километров на себе тащила. Не помнят молодые ужасов войны. Потому все случилось.

— А что им Ленин так насолил? Зачем в Харькове снесли памятник? — вставил дед.

— Да опять ты со своим идолом! — не согласилась бабка. — Ленина давно надо было снести. Он церкви рушил.

— Так они не из-за этого его сносят. Эти и церкви снесут! — заключил дед.

— Ну, так понятно, сносить — не строить! — подтвердил я. — Они заказ отрабатывают на хаос.

— Вы умный молодой человек… — похвалила меня бабка Надя. — А могу я ваш паспорт или какой другой документ поглядеть?

— Это еще зачем? — не понял с первого раза я.

— Важное дело хочу вам поручить.

— Ну вот, удостоверение личности офицера есть с собой. Я военнослужащий в распоряжении, пока не уволен, отпускной.

— Пойдет… — бабушка внимательно почитала все страницы, особенно те,