Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров

Я даже увидел перекошенные от страха лица машиниста и помощника в кабине тепловоза.

Бац!

Всё погасло, будто кто-то выключил телевизор. Скрежет металла, звон разбитого стекла, какой-то хруст.

Меня тряхнуло, подбросило, а потом стало холодно…

* * *

…Я знал, что происходит. Я снова в другом месте, но это воспоминания.

Звенели стреляные гильзы, скатываясь вниз. Их так много, будто кто-то просыпал здесь целый мешок. Кроме них на ступеньках лежала крошка от бетона и битое стекло, много стекла. Пахло порохом и гарью.

Надо мной здание, пятиэтажка с выбитыми окнами, покрытая копотью. Над входом в подвал надпись мелом, сделанная от руки: «Здесь живут люди».

— Только не помирай, ты понял, Старый? — Слава Халява смотрел на меня. В руке у него был тюбик с иглой. — Щас, погоди, поставлю…

— Да мне уже кололи! — изо всех сил завопил я, сразу вспомнив истории, как раненым по ошибке вкалывали несколько таких тюбиков сильного обезболивающего, из-за чего они умирали…

* * *

Воспоминание ушло. Теперь снова темнота и боль. Но нет запаха бензина. Удалось?

— Ты как, мужик? — спросил кто-то, но я видел только размытый силуэт.

— Он живой ещё! — воскликнул другой голос.

— Взорвалось? — очень тихо спросил я.

— Нет, — это говорил Харитонов. — Ты вовремя, брат. Если бы в цистерну врезалось — разлилось бы всё, сгорело. А так… но тебе вот досталось… в кабину вмазалось, в краешек, тягач сразу снесло, но цистерна отцепилась от удара, устояла. Локомотив не упал, всё нормуль. Если бы не ты…

Снова всё пропало, и опять начались воспоминания, такие реальные, будто это произошло только что, а не давным-давно…

* * *

…Мы сидели в зиндане, в каменном мешке, втроём, прижавшись друг к другу от холода. Ждали, куда нас определят: в рабство, на обмен или под нож.

Я, Царевич и Шустрый смотрели вверх на бородатого мужика с автоматом, который только что открыл крышку люка. Рядом с ним стоял другой, с трубкой и чемоданчиком спутникового телефона в руках. Почти такой же, как у недавно взорванного Дудаева.

— Кто Царёв? — грубо спросил боевик с сильным акцентом.

— Я, — отозвался Царевич, поднялся и выпрямился во весь рост.

— Насчёт тебя договорились, — бородач скривился. — Сам знаешь кто. Поднимайся, домой поедешь. Но если вернёшься — поймаем и накажем.

— Они со мной, — твёрдо сказал Царевич.

— Ты чё, не слышал? Сейчас пальну в тебя…

— Со мной, — повторил он. — Я или с ними уйду, или стреляй. Оправдывайся потом… сам знаешь перед кем.

Говорил Царевич твёрдо, но я видел, как тряслись его колени.

Бородач что-то сказал товарищу, оба вскинули автоматы, но так и не выстрелили. В тот вечер нас привезли на ближайший блокпост и освободили, всех троих.

Мы прекрасно знали, кто вмешался и спас Царевича, а заодно и нас. Но спасибо никто ему не говорил…

* * *

Снова реальность, слабость и шум в ушах. Никак меня не отпускает.

— Он сейчас умрёт, — говорил кто-то рядом.

— Да тут скорую надо. Хотя пока приедет. Столько крови потерял.

— В машину его ко мне, — снова узнал я голос Харитонова. — Увезу.

Кто-то зачем-то нёс меня в ту самую старую девятку. Положили на заднее сиденье, но я это скорее почувствовал, чем увидел. Хотя мало что чувствовал, будто от меня ничего не осталось, как у Паши Самовара, к которому я так и не зашёл после дембеля.

Хотя думал, меня размажет напрочь. Кабину едва задело, но всё равно досталось. Боли не было. Но главное — я успел, это всё было не напрасно.

— Не ссыте, Андрей Валерьич, — довольное лицо Харитонова появилось надо мной. — Довезу.

— Куда? — спросил я одними губами.

— Куда вам надо, туда и довезу. Куда вам нужно?

— Домой, — прохрипел я.

А куда мне надо? Много где был, но вот всегда в последние годы думал, что не надо было отсюда уезжать. Может, и собрались бы мы все вместе, и что-нибудь бы получилось.

Глаза закрылись, и слышать что-то перестал. Как и чувствовать, только мысли остались.

Ну, хоть кому-то помог напоследок, смогу на том свете в глаза пацанам посмотреть. Увидят, что ушёл достойно, стыдиться за меня не надо.

Всё-таки надо было тогда остаться, не уезжать из города. Одни же мы были, всем вместе тогда надо было прорываться, мы же как братья были. Может, и не было бы тогда того взрыва. Ведь я же знаю, из-за кого это произошло…

Только нафига Харитонов музыку включил? Весело ему? Не до неё мне сейчас. Ещё и играла та самая песня, которую он включал раньше.

— И мы пройдём опасный путь через туман, — пел Юрий Хой из «Сектора Газа».

Машина остановилась, меня качнуло.

— Приехали, вылезай, — сказал Харитонов. — С тебя десять тысяч.

— Сколько? — чисто на удивлении вырвалось из меня.

Я открыл глаза и посмотрел на водителя. Это не Харитонов, это совсем какой-то молодой парень, весёлый и улыбающийся, с прилизанными волосами, завязанными сзади в хвост, и с большим горбатым носом. Он смотрел на меня.

— Я тебя в такую даль привёз, братан, а ты бабки жалеешь. Плати давай!

— А ты кто? — спросил я с недоумением. — Где Харитонов?

— Я и есть он, — он засмеялся. — Ты мне зубы-то не заговаривай. Людей обманывать — грех. Я и так мало беру, по совести. В такую даль привёз, а ты так и не заплатил.

Я полез во внутренний карман, достал старый потёртый кошелёк, а из него смятую купюру. Пятьдесят тысяч? Это что за такая деньга? Вернее, это очень старая купюра, я таких лет, наверное, двадцать пять не видел или все тридцать.

Таксист схватил купюру, поплевал на пальцы и отсчитал мне сдачу. И выдал мне сдачу такой же древностью: четыре потёртые купюры по десять тысяч, но отличающиеся от привычных десяти рублей только лишними нулями.

Я убрал сдачу. В кошельке ещё была купюра в сто тысяч рублей и ещё карманный календарик за 1996 год. 16 ноября обведено несколько раз. Я же в тот день уехал на вахту почти без денег. Это пацаны помогли, чтобы я не загнулся от голода по пути.

— Ну, бывай, Андрюха, — Харитонов махнул рукой. —