Андрей Посняков - Зов Чернобога

— А Любима…

— Да разрешит Любима, скажешь, что я взял.

Пожав плечами, Речка наклонилась к сундуку.

Да еще нарочно так платье стянула, чтоб Порубор слюной захлебнулся. Скосила глаза, вздохнула — нет, не проняло! В своих мыслях витал парень.

— Ну, вымылся? — Порубор взглянул на отрока. — Теперь рубаху зашей. И на вот тебе пояс.

По пути на Подол они встретили возвращающихся с бельем девушек — Любиму и Радославу. Обе уже подружились, болтали о чем-то, смеялись, увидав парней, прыснули еще больше. И чего ржут, словно лошади?

— Нет, — остановились, — не надо нам помогать, сами донесем одежку. Идите, куда шли.

— Ну, как хотите, — не стал настаивать Порубор. Эх, и красива же эта Радослава. Вот бы такая его полюбила… Юноша вздохнул, позавидовал Вятше, потом обернулся к Твору: — Ну, не дуйся. Все тебе было правильно велено. Для чего? Сейчас обскажу. Есть у меня вражина — завистник, Ерофей Конь, тоже проводник, и не худой. Только вот серебришка у него за сезон выходит куда как меньше, чем у меня, хоть и скряга Конь известный. Почему так? Не знаешь? Я скажу. Вот, посмотри, как я одет?

— Хорошо одет, — скосил глаза Твор. — Богато.

Еще б не богато! Рубаха на Поруборе ярко-желтая, из тонкой ромейской ткани, по вороту да подолу золочеными нитками вышита, наборным пояском подпоясана, плащ с левого плеча свисает — голубой, с шитьем серебряным, с подбоем белым, за такой плащ коня отдать не жаль. На ногах порты узкие, красные, постолы кожаные, со скрипом, обмотки белые, как выпавший первый снег. Что и сказать, богато.

— Видишь? — Порубор улыбнулся. — А Ерофей Конь, не обижайся только, так же, как вот ты недавно, ходит. Все скупится, старое платье донашивает, волос дикий, нечесаный, бородища всклокочена — жуть. Вот и прикинь, к кому пойдут люди? Кому больше доверять будут, хоть Ерофей, может, и куда больше меня земель знает?

— Ах, вот оно что… — наконец-то догадался Твор. — Теперь вижу, что одежка твоя — для серебришка приманка.

— Верно соображаешь. — Порубор улыбнулся. — Вишь, вон он, Подол-то… Широк, многолюден.

— И то верно. — Твор испуганно посмотрел вниз, где, за березами, в утренней туманной дымке, шумел многолюдством Подол — с ремесленными слободами, с кузнями и амбарами, с корчмами и капищами, с торжищем. Нигде еще не видал Твор столько людей, сколько в Киеве, боялся, никак привыкнуть не мог. Вот и теперь схватил Порубора за руку — как бы в этакой-то толпе да не затеряться. Затеряешься — век не выберешься!

Гудел Подол, шумно колыхалось торжище, в кузнях, за ручьем, звенели наковальни. Твор во все глаза смотрел на людей. Хоть и не сезон еще был, все начиналось только, а все же. Вон, ряд кожевенный, вонючий — Твор поспешно зажал нос, — в селище-то хоть со всех лошадей да коров сдери шкуры — и то для рядка не хватит, чуть дальше — горшечники, горшки, кувшины, блюда — блестящие, с узорочьем. А рядом ткани — каких только нет! Тяжелые, ромейские, разноцветные — синие, желтые, палевые, голубые, серебром-золотом вышитые — барберек, атлас, камка с парчою, ворсистый бархат, Прямо глаза разбегались, У рядка с тканями Порубор остановился, калиту — кошель, на поясе висевшую, вперед передвинул, сказал что-то купцу на языке непонятном, лающем, Купчина ответил так же, улыбнулся — одет чудно, в порты узенькие, в плащик куцый, на голове шапчоночка кожаная, лицо бритое, худое, глаза хитрые.

— Сукно фризское есть ли? — уже понятно спросил Порубор.

— Как не быть? — Купец разбросал по рядку кипы, какое, мол, надобно — темно-зеленое, красное, синее?

— Синее, — подумав, кивнул юноша, поплевав на пальцы, провел сильно по краю кипы. — Чай, не черникой-ягодой крашено?

Торговец испуганно замахал руками. Доброе оказалось сукно и покрашено достойно.

— Смерь-ка шесть локтей. — Порубор обернулся к Твору: — Бери, парень, неси, да смотри, не потеряй — то тебе на рубаху.

Вытащил из кошеля монету — отрок глазам своим не поверил, блестящую серебряную ногату с витиеватыми письменами, — притянул продавцу. Тот попробовал монету на зуб, улыбнулся.

— Пошьете рубаху, носите на счастье.

Поблагодарив, Порубор с Твором отправились на самый край рынка, где за приемлемую цену купили у ромея Хрисанфия вощеные дощечки и заостренные палочки — стилосы. Хрисанфий торговал и пергаментом, и перьями, чернилами, а когда была возможность, привозил на заказ и книги — только очень-очень редко.

— «География» Страбона не надобна ли? — придержав Порубора за рукав, тихо спросил он.

У юноши загорелись глаза, но тут же и погасли.

— Нет, — Он с сожалением покачал головой. — Серебришка пока не наскребу столько.

— Так я и не про сейчас говорю, — ответил ромей. — К августу из Сурожа привезти обещали.

— Случайно, не Евстафий Догорол обещался? — с усмешкой скосил глаза Порубор.

— Он, — безо всякого удивления кивнул купец. А и чему удивляться-то? Евстафия в Киеве многие знали.

Простившись с ромеем, повернули обратно. Твор, правда, и еще погулял бы — привык уже вроде, — да, видно, у Порубора планы другие были, По пути прикупили у мальчишки-пирожника пирогов с капустой, съели в охотку, покричали квасника… Что-то не находился.

— Да где ж они? — недовольно бормотнул Порубор, — Обычно не отбиться бывает. А, во-он, наверное… — Он кивнул в сторону толпы, собравшейся на краю рынка. — Эй, квасники!

Твор вслед за Порубором пробирался в толпе и вдруг замер, оказавшись на свободном от людей месте, где, усевшись на корточки, лихо подбрасывал в руках колпачки чернявый лопоухий.

— Кручу-верчу, обмануть не хочу! — широко улыбаясь, кричал лопоухий. — А ну, где горошина?

— А вона! — Пахнувший навозом смерд накрыл один из колпачков огромной волосатой рукою.

— Точно в этом? — подначил лопоухий. — Смотреть?

— Смотри, смотри, — поддакнули из толпы. Смерд убрал руку, и лопоухий поднял колпачок.

Вот она, горошина! Угадал, сиволапый. В заскорузлую ладонь смерда на виду у всех перекочевала зеленая сердоликовая бусина. Как уже знал Твор от того же Порубора, за такую бусину давали беличью шкурку или одну серебряную монету — ногату. Двадцать ногат составляли гривну, а за две гривны можно было купить хорошую стельную корову или десять баранов. Так что нетрудно было подсчитать — смерд сиволапый сейчас только что полбарана выиграл.

В толпе, видно, посчитали. Желающих поиграть стало не перечесть, очередь занимали, чуть до драки дело не доходило, а лопоухий едва успевал крутить свои колпачки.

— Кручу-верчу, обмануть не хочу!

Только теперь уже мало кому везло. Проигравшие мужики расходились, недовольно бормоча угрозы. А чего бормотать-то? Что их сюда силком тянули?