Андрей Посняков - Зов Чернобога

— Чего рисуешь-то? — опустив пест, не выдержала Речка.

— Да так. — Юноша смутился, прикрыл веками карие глаза, вздохнул тяжко: — Измаялся я уже от безделья, Речка!

— Ой! — всплеснула руками девица. — И долго ли отдыхаешь? Поди, и трех дней не прошло?

— Все равно. — Порубор покачал головой. — Для меня — много. Вятша, дружок, в княжью дружину звал, да не по мне дела воинские, хоть ты и знаешь, не трус я. Да и Ярил — пойдем, говорит, на княжий двор, писцом будешь.

— Так чего ж ты сидишь, стонешь?

— Понимаешь, не любо мне на кого-то работать, — потупив очи, признался юноша. — Привык я к просторам, к воле, да и те, кого по дальним тропам на охоты вожу, ко мне привыкли. Иной и сам уж давно все дороги знает, а все ж ко мне идет — «проводи, Порубор, не то заплутаем»! Вот, хоть тот же Харинтий Гусь, купчина изрядный…

— Ой, жучила твой Харинтий изрядный, — расхохоталась Речка. — Смотри, как бы не обманул тебя.

— Не обманет. — Порубор улыбнулся, посмотрел в оконце — увидал, как тащит из колодца кадки с водой недавно прибывший отрок Твор — голубоглазый, старательный, с мягкими каштановыми волосами. Твора с сестрицей его, Радославой — вот уж красавица писаная, — привел в корчму Вятша. Смущаясь, попросил Любиму, чтоб пригрела на время, а прощаясь, взглянул на Радославу так, что Порубору все стало ясно — влюбился его дружок в деву радимичскую, да так, что и сказать не смеет. Вот и хорошо, что влюбился, иссох ведь совсем, иззлобился после страшной смерти прежней своей подружки, Лобзи, принесенной в жертву чужим кровавым богам.

— Вот что! — подумав, вдруг просиял Порубор. — Кажется, нашел я себе занятие, Речка.

— Ну? — Девушка обернулась, мотнув толстой рыжей косой. Ух, и хороша же. Да только Порубор той красоты не замечал, весь в мыслях своих расплывался.

— Буду Твора учить грамоте, — твердо заявил он. — Ему ведь жить дальше надо, не все у вас, когда-то и самому придется. А грамота — она везде сгодится, и в тиуны можно податься, и в приказчики, потом и свое дело открыть, лодьи завести, мастерские.

— То-то у тебя и лодьи, и мастерские, — поддела Речка.

— Я — другое дело, — серьезно отвечал Порубор. — Мне воля милей всего. Эх, Реченька, бывало, выйдешь из лесу на луг — мать честная, это ж какая красотища! Трава — зелена-зелена, небо синее, с облаками белыми, а цветов на лугу — сонмище. Лиловые колокольчики, васильки синие — синие, фиалки трехцветные, желтые одуванчики, ромашки, розовый сладкий клевер. Бросишься в эту траву, в разноцветье это, посмотришь в небо — и кажется, ничего уж в жизни не надо.

— Это плохо, что не надо, — еле слышно буркнула Речка и тяжко вздохнула.

Вошел Твор, аккуратно поставив в угол кадки с водою, поздоровался с Порубором. Посмотрел на Речку, спросил:

— Не надо ли чего, матушка?

— Корова в хлеву тебе матушка! — обиделась девушка. — Мне что — сто годов, что ты меня этак зовешь?

Отрок смутился, опустил глаза долу.

— Поди дров на заднем дворе поколи. — Речка махнула рукой. — Изрядная куча.

— Так я их вчера еще расколол — удивился Твор.

— Вчера? Ну, молодец, парень. Тогда жди, пойду у хозяйки спрошу, чего тебе делать.

— А нету хозяйки Любимы, — развел руками отрок. — По рани еще на ручей с сестрицей ушли, с бельишком.

— Ой, а я и не видала. А детушки с кем же? — ахнула Речка, — Да ни с кем. — Твор пожал плечами. — Лежат себе в зыбке, слюни пускают.

— Ах ты ж, чур меня, чур. — Бросив пест, Речка выбежала из корчмы и, подобрав подол, направилась через двор к отдельно стоящей избе Ярила с Любимой.

Порубор проводил девчонку рассеянным взглядом.

— Вот заполошная.

— Красивая, — тихо промолвил Твор.

— Кто? Речка?! Скажешь тоже… — Порубор засмеялся и вдруг умолк… а ведь и в самом деле, не та уже стала Речка, стройна, тонка станом, а уж коса…

— В общем, так. — Встав из-за стола, юноша подошел к мальчику. — Буду тебя учить грамоте. Согласен?

— Еще бы! — обрадовался Твор. — Только это трудно, наверное…

— Да, нелегко. — Порубор улыбнулся. — Но ты не бойся, Вятша меня за тебя просил — так я научу, хоть ты что делай. Только уговор — во всем меня слушаться.

— Понял, — кивнул отрок.

— Сейчас вот работу по хозяйству справишь, и пойдем с тобой на торг.

— Вот здорово!

— Погоди, не ори так, в ушах звенит. — Порубор поморщился. — Вообще старайся говорить негромко, степенно, таких людей лучше слушают и уважают. Понял?

— Угу!

— А теперь скажи для начала, зачем нам на торг?

— Ну… — Отрок задумался.

— Смелей, смелей, — подбодрил Порубор.

— Мыслю — прикупить чего-нибудь. Стилосы, перья гусиные, вощеные дощечки, так?

— Так, — кивнул юноша. — Да не совсем. Посмотри-ко на себя!

Твор посмотрел. Ничего особенного: порты, онучи, лапти — хоть и весна, да холодновато еще босиком-то — рубаха сермяжная, такой же зипунишко.

— Как это «ничего особенного»? — Порубор усмехнулся. — Руки от грязи черные, волосы нечесаны, вон — солома в них застряла, пояс засаленный, на рубахе, на животе прямо, дырища!

— Так то сестрица не досмотрела, не успела зашить!

— Сестрица?! А сам-то ты на что? Вернется Речка, спросишь у нее иголку с нитью — зашьешь, да, смотри, аккуратно, плохо сделаешь — не возьму на торжище. Чего мне с таким грязнулей позориться? Да не шмыгай ты носом, нехорошо. Пока вон воды нагрей да голову вымой, а заодно и руки.

Вздохнув — ну и Порубор, ну и зануда, за что только Вятша его так сильно уважает? — Твор скинул зипун, стянул через голову рубаху…

— Ой, никак вымыться решил? — войдя, прыснула со смеху Речка. — А мы-то, глядя на тебя, думали, в ваших лесах вообще не моются.

Отрок обиженно засопел.

— Речка, — попросил Порубор. — Там, в сундуке, старый дедков пояс был, нарядный. Дай-ко!

— А Любима…

— Да разрешит Любима, скажешь, что я взял.

Пожав плечами, Речка наклонилась к сундуку.

Да еще нарочно так платье стянула, чтоб Порубор слюной захлебнулся. Скосила глаза, вздохнула — нет, не проняло! В своих мыслях витал парень.

— Ну, вымылся? — Порубор взглянул на отрока. — Теперь рубаху зашей. И на вот тебе пояс.

По пути на Подол они встретили возвращающихся с бельем девушек — Любиму и Радославу. Обе уже подружились, болтали о чем-то, смеялись, увидав парней, прыснули еще больше. И чего ржут, словно лошади?

— Нет, — остановились, — не надо нам помогать, сами донесем одежку. Идите, куда шли.

— Ну, как хотите, — не стал настаивать Порубор. Эх, и красива же эта Радослава. Вот бы такая его полюбила… Юноша вздохнул, позавидовал Вятше, потом обернулся к Твору: — Ну, не дуйся. Все тебе было правильно велено. Для чего? Сейчас обскажу. Есть у меня вражина — завистник, Ерофей Конь, тоже проводник, и не худой. Только вот серебришка у него за сезон выходит куда как меньше, чем у меня, хоть и скряга Конь известный. Почему так? Не знаешь? Я скажу. Вот, посмотри, как я одет?