Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Юлия Викторовна Меллер

— Хм… — Еремей какое-то время стоял, насупив брови. — Получается, что один ты, как перст?

— Видимо, так, — с горечью подтвердил он.

— Ну что ж, раз приехал службу искать, а не в монастырь подался, то надежду какую имеешь и ради неё живёшь.

Лицо Балашёва стало задумчивым, словно боярин подтвердил какие-то думки в голове много пережившего воина, но следующие слова удивили Евдокию и Еремея.

— Я ещё в плену, когда увидел боярина Вячеслава, то подумал, что не забыл обо мне бог. Боярин выкупал молодых, и я не надеялся, не просил его выкупить меня, но он почему-то не обошёл меня стороной. А когда выжил по пути на Русь, то уверился в божьем предначертании.

Евдокия мысленно скривилась, подумав, что столкнулась с фанатиком. Ей уже встречались упертые приверженцы каких-либо идей и с ними всегда было трудно.

— Много молодых и крепких мужей померло по пути домой от холода, — продолжал свой рассказ Балашев, — от ран на ногах, от голода, а я не берег себя, но всего лишь высох, да живучее стал. Я подумал было, что бог ведёт меня к моей семье, что их молитвы за меня услышаны им, что мать, жена и дети ждут меня… но оказалось, я вернулся ради мести.

— Ради свершения мести бог никого не хранит, — осуждающе покачав головой, заметила Евдокия.

— Может, и так, — согласился с ней воин, и боярышне показалось, что он даже рад, что она так считает.

— Может, ради сегодняшнего дня он меня сохранил, — неожиданно предположил Кузьма, прервав возникшую паузу.

Пока Евдокия говорила с Балашёвым, Еремей Профыч думал, как и чем отблагодарить его.

— Кузьма, — обратился он к служивому, — ты у кого остановился?

— На окраине на постой попросился.

— Ну что ж, у нас поживешь, а я тебе сам службу присмотрю.

Евдокия согласно кивнула, поскольку дед как раз занимался учётом служилых. Балашёв поклонился, принимая приглашение и заботу, и все наконец-то отправились к дому.

По дороге домой Гришаня бросал ревнивые взгляды на служивого, сумевшего вовремя прийти на помощь боярышне, а тот в изумлении распахнул глаза, увидев новую слободку и дом, в который его привели. Разговоров о произошедшем хватило на весь день. Евдокия не заметила, как, рассказывая о случившемся, избавилась от испуга, а утром отец Дуни неожиданно высказался:

— Засиделся Гришка в Дуняшкиных сторожах. Жёнка у него будущих лекарей учит разминать тела и изгонять хворь при помощи жара. Известность и уважение имеет. Олежку наш Фёдор хвалит, прочит управляющим за место себя.

— И чего же ты придумал? — подозрительно спросил Еремей Профыч.

— Дуняша когда-то собиралась перевести Григория в боярские дети.

За столом воцарилось молчание.

— Так не пора ли? — спросил Вячеслав. — Он воспитал достойных воев и нам убытка не станет. Дочка часто пеняет нам за то, что нет роста в должностях, вот и повысим…

— Славка, ты никак головой ударился? — закипятился Еремей. — Какие боярские дети? На какие земли ты их посадишь?

— Отец, я говорю только о Григории. Твой Прохор никуда от тебя не уйдет, он одиночка и мы все его семья. А Гришаня…

Еремей фыркнул, услышав из уст сына ласковое Гришаня.

— …посадим его там, где по царскому указу основано кирпичное дело, — не обращая внимания на отца, закончил Вячеслав. — Дадим ему пару домов в собственность и службу сторожевую назначим. Я тебе говорил, что люди там охотно селятся, а защиты нет. Не ровен час, беда случится.

— Так ты его одного посадить на землю хочешь?

— Почему же, можем вместе с ним отпустить одного воя по его выбору.

— А Олежку? — с тревогой спросил Дунин брат.

— И твоему дружку придется уехать. Он поможет отцу основать хозяйство и переймёт у меня бразды правления кирпичным делом. Царь рано или поздно призовёт меня на службу, а нашей Дуняшке не разорваться. У неё и без той земли полно дел!

— Не отдам Олежку! — подскочил боярич. — Он мой!

— А тебе новиком по осени на службу ехать, — осадил его дед. — Почитай, лишний год дома отсиделся. Люди вскоре смеяться будут, коли до шестнадцати у мамкиного подола досидишь.

— Мы с Олежкой…

— Нет, — сразу ответил ему Еремей. — Большой ценности в твоём дружке как в воине нету, а вот управляющий из него выйдет отменный. Но раз Григорий переходит в дети боярские, то и Олежку не следует оставлять в холопах. Чую, что наш юнец будет птицей высокого полёта, а раз так, то следует помочь ему расправить крылья.

— Гришка не признал его сыном, — надувшись, сопротивлялся боярич, не желая расставаться с товарищем по играм. А Дуня поняла, что отец с дедом собираются вытягивать Олежку в люди. Для этого хотят перевести в другое сословие Гришаню.

— Признает, — усмехнулся боярин. — У него две дочки родились и негоже сынами разбрасываться. Лада поймёт, она жёнка с разумением. Она и сейчас ладит с Олежкой. А ты, — дед грозно посмотрел на внука, — запомни: бог не любит жадных.

— Я не жадный, я…

— Цыц! Я всё сказал, а коли ты не понял, то жизнь тебя будет учить, пока не поймешь.

Ванюшка набычился, но больше возражать не стал, а вот все остальные прониклись дедовым наставлением. Евдокия даже решила, что есть в нём нечто предсказательное и навеяло это недавняя речь Балашёва.

Она на всякий случай помолилась за брата, а потом и за помогшего ей служилого, подумав, что вдруг и правда его бог ведёт. Тогда хорошо бы знать заранее, куда и каким образом, чтобы не пропустить знаки.

Но надолго фаталистичного настроения Евдокии не хватило. Ничего знакового она не увидела, а вот дел было по горло.

Интерлюдия

Боярин Матвей Никитич опасливо косился на своего князя, застывшего после прочтения новостей из Москвы. Кто другой обманулся бы повисшей тишиной и безмятежно начал бы расспросы, а Матвей Никитич на всякий случай отошёл к двери.

— Гниды, — просипел Юрий Васильевич, — до девчонки добрались, поганые душонки!

Гнев душил князя, рюриковская кровь бурлила, но нажитой опыт холодил взбунтовавшиеся эмоции и призывал к рациональным действиям.

— Что пятишься, Матвей? Думаешь, в неистовство впаду, как в бою?

— Да уж больно лик твой сейчас страшен, — вздохнул боярин, понимая, что боевого безумия, когда князь станет крушить всех вокруг, не будет.

— На, почитай! — князь бросил конверт с отштампованным зайкой на стол. — Только не помни, — обеспокоенно рыкнул он, увидев, как толстые пальцы боярина небрежно схватили бумажный кармашек.

Матвей Никитич со всей осторожностью вытащил письмо из новомодного московского конверта и завистливо вздохнул. У князя хранилась внушительная стопка подобных кармашков и наверняка была собрана полная коллекция зверюшек.