«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

12 апреля 1849

СПб.

P. S. Бесчестный Клюквин[325], который хотел придти ко мне на другой день – около двух месяцев глаз не кажет. Знаю и знал я много подлецов и пьяниц между русскими художниками – но подобного Клюквину еще не встречал! Это цвет всей подлости и гнусности!

Федор Николаевич Глинка (1786–1880) – поэт и прозаик, декабрист. В 1798–1803 гг. учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе одновременно с Булгариным. Полковник (1818), затем чиновник по особым поручениям при петербургском военном генерал-губернаторе (1819–1822). В 1826 г. сослан в Петрозаводск, в 1830 г. переведен в Тверь, в 1834 г. вышел в отставку и поселился в Москве. Познакомился с Булгариным в начале 1820-х гг., в дальнейшем поддерживал тесные отношения и переписку. Печатался в «Литературных листках», «Северном архиве» и «Северной пчеле» (с первого года ее существования по 1850-е гг.). Посвятил Булгарину аллегорию «Неведомая», помещенную в «Полярной звезде» на 1823 г. Булгарин высоко оценивал поэтические произведения Глинки в своих обзорах альманахов, опубликовал положительную рецензию на его книгу «Очерки Бородинского сражения» (Северная пчела. 1839. № 271. 30 нояб.).

Почтеннейший Федор Николаевич! Как я несчастлив, что не был дома, когда вы заезжали ко мне. Знаю, как вы заняты по службе, и не могу роптать на мою участь, что не имею случая видеть того, кого душевно люблю и почитаю. По крайней мере, не видя вас, утешаюсь мыслию, что трудитесь для блага людей, облегчая участь несчастным и покровительствуя невинным. – Прошу у вас прощения, что при замечаниях моих на вашу книгу я несколько был увлечен чувством любви к отечеству[326]; но это также ваш порок, и я утешаюсь, что хотя в одном чувстве могу равняться с вами, во всем прочем не будучи в состоянии равняться.

Николай Иванович Гнедич, который сегодня дежурит в библиотеке[327], поручил мне просить вас во имя всего любезного вам заехать к нему откушать чашку чаю в библиотеку между 7 и 8 часами вечера, или когда вам можно будет, при чем и я прилагаю свою просьбу прислать мне с подателем сего письма форму записки по делам вашего изобретения. Дело мое горит[328], и я бы крайне желал по-вашему расположить изъяснение дела, не откажите тому, который до гроба не перестает гласить, что я горжусь тем даже, что люблю вас столько, как ни один в целой России.

Ф. Булгарин.

NB О ваших сочинениях не говорю ни слова: современники и потомки произнесут одинакий суд. Прекрасная душа, с просвещенным умом и образованным вкусом, блестят, озаряют и согревают читателя.

Niech cię Bog ma w swey pieczy, cnotliwy człowiecze![329]

[1821–1822?][330]

Красноречивейший и почтеннейший певец Костюшки[331], единственнейший Федор Николаевич. Долго ли мне маяться в разлуке? Я пою песенку: «Увы! люблю, но вас не вижу».

Вы для меня настоящий сильф[332] или другой какой эфирный житель, например, то же, что Дияна для Ендмиона[333]. – Я люблю душевно Глинку, бегаю за ним и не могу никогда обнять – приезжайте, по крайней мере, сегодня к 8-ми часам в библиотеку к Гнедичу, как вы обещали, чтобы насладиться вашим присутствием. Я, исполняя просьбу Н. И. Гнедича возобновить его воззвания – пользуюсь случаем изъявить вам чувства, которые, ей богу, едва несколько людей в России возбудили во мне – и остаюсь по гроб искренно любящий и глубоко почитающий

Ф. Булгарин

Четверг.

[1821–1822?]

Почтеннейший Федор Николаевич!

Я знаю, что вы любите нашего доброго Греча, да и как не любить его. Сего месяца августа 3-го числа в середу день его рождения, и Варвара Даниловна[334] хочет сделать ему сюрприз, позвав обедать лучших из его друзей, вас, Гнедича и меня. Я уверен, что это будет для него лучшим праздником. Я слишком уверен в действительности чувств ваших, чтобы мог сомневаться в том, что вы не преминете исполнить ожиданий привязанного к вам семейства и завтрашнего числа непременно будете на даче у Греча в три часа пополудни к обеду. Исполняя поручение Варвары Даниловны просить вас о сей милости, с радостью пользуюсь случаем изъявить вам, что я крепко, крепко, накрепко люблю вас, столько же почитаю и что на всю жизнь останусь вашим [текст поврежден] и ни в коем случае неизменчивым сарматом[335].

Булгарин.

[2] августа 1821

Почтеннейший и любезнейший Фаддей Венедиктович!

Говорят, что я охотник до сравнений; начинаю это письмо сравнением. С людьми так же трудно обходиться, как с струнами музыкального инструмента: между тем как одну ладишь, другая разлаживается… Только что успели уладить с цензором[336], а вот вы и разладили с Никитиным[337]! – И этот разлад был очень невпопад! Но по дальнейшим справкам оказывается, что Никитин не имел ни малейшего намерения вас оскорбить; что вы сделали то прежде, что следовало сделать после, т. е. вы прежде разгорячились, а там уже стали объясняться, тогда как если б объяснились прежде, то, вероятно, и не за что бы было горячиться после. – Такая безделица может ли людей ссорить? – Да будет согласие, единство: мир! мир! Блаженны миротворцы! – Браните меня: я подал повод к этой пустой размолвке: я виноват! Целую вас заочно и, в сладком уверении, что вы уже не сердитесь, ожидаю и желаю увидеть вас в понедельник у нас!

Весь ваш Ф. Глинка[338]

[1821?][339]

Почтеннейший Федор Николаевич! Я болен, Греч болен – беда и только. Падаем пред вами на колени и, воздев руки к небесам, просим усильно[340] сделать маленькие стишки на Новый год, в честь нашего доброго, кроткого и мужественного царя Николая! Сюжет: Новый год и новый царь и его качества. Ради бога, сделайте это[341]. Такой царь стоит вдохновения поэта добродетельного. Ожидаем от вашей дружбы сей услуги, за которую пребудем навсегда благодарны.

Ваш душою и телом

Ф. Булгарин.

30 декабря 1825.

Г. Петрозаводск. 1826 июля 12

Любезный и милый Фаддей Венедиктович!

Вот я и в Петрозаводске! Взгляните на карту: на береге большого озера Онеги найдете сей город; он губернский, но очень пустой. Меня приняли здесь очень ласково. Особенно очень утешителен своею любезною обо мне заботливостью некто Михайла Александрович