Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Стал я ходить в 66-ю среднюю мужскую школу, что была в Совнаркомовском переулке, недалеко от площади, где стояло какое-то вычурное полуразрушенное здание, которое потом отреставрировали, надстроили на башенках беседки, покрасили в цвет желтой надежды, и получился двухзальный кинотеатр «Симферополь».

Школу мою постоянно переименовывали, в смысле перенумеровывали, за время моего обучения пять раз, будто она от кого-то скрывалась или меня скрывала. То она была 174-й, то еще какой-то, а заканчивал я ее же, но уже 15-ю. В этой школе учились главные хулиганы города. Каждый год наша школа давала как минимум одно громкое уголовное дело, а однажды, когда я подрос, и политическое. Зато эти же самые хулиганы были хорошими спортсменами, и команда нашей школы занимала почетное, а иногда просто первое место на школьных олимпиадах. А на большой городской эстафете наши выигрывали у вторых бегунов города целый этап. Чемпионы нашей школы, поступив в институты, становились чемпионами и этих институтов. Наши призеры били любого в любом техникуме.

И еще одно маленькое преимущество хулиганской школы. Меня в городе никто не трогал. Я был маленьким, слабым, закомплексованным мальчиком, с хулиганами не водился, но их тень и слава падали и на меня, защищали меня. Чужие боялись ко мне подступаться, за моей хилой спиной стеной стояла 66-я средняя мужская школа. Это особенно понятно здесь, в эмиграции.

Мало кто хочет отдать детей учиться в паблик-скул вместе с неграми. Там несладко. Но зато не дай бог тебя кто-нибудь чужой тронет. Все негры с кастетами, дубинками, а то и пистолетами встанут на защиту: наш кролик, нашего кролика только мы и можем обижать и глотать.

Учиться я стал хуже. Это в Москве, особенно в первых трех классах, я был круглым-прекруглым отличником (тут похвастаюсь. Редко подворачивается возможность. У нас в 167-й московской школе часто проводили контрольные. По математике. Народу в классе человек 40, давали на урок четыре варианта. В каждом по 2–3 задачи. Я решал все задачи всех четырех вариантов, на отдельных бумажках переписывал и раздавал по рядам. И все за первые пятнадцать минут после начала контрольной. Меня отпускали. Звезда! Тогда я не слишком гордился этим. Я просился выйти, всегда писать хотел, а меня отпускали домой). А в Крыму почти сразу перешел в хорошисты, а потом скатился и в троечники. Требования не были выше, но, во-первых, я был москвичом и учителя немного придирались, но это даже не во-первых, а в-десятых, главное, что-то сломалось. Мы перестали быть элитой, аристократией. В том числе и я. Отца понизили, перевели из столицы в пыльную провинцию, жизнь пошла наперекосяк, чего надрываться-то.

Дневника я не вел… То есть вру! Как раз в младших классах, и никогда позже, я вел дневник. Года два подряд вел, потом как-то пересмотрел записи, а там изо дня в день одно и то же: «скучно», «играли в футбол с домом восемь, проиграли семь — два, я забил гол, скучно», «ходил в библиотеку, скучно», «так скучно, как никогда не было» — ни мысли плодовитой, ни самому себе начатого труда; я выбросил дневник и больше никогда не вел и ребятам своим сказал, что не надо. А эту фразу, что не вел дневник, я написал, чтобы сказать, что дат точных не помню. Приблизительно в 46 или 47 отца понизили и перевели в Крым, в 49 или 50 мы всей семьей туда переехали. Не всей. Старшая сестра Неля осталась в Москве. Она была студенткой Московского института химического машиностроения (МИХМа), и ей разрешили доучиться.

В самом конце сороковых быстро раскрутилось дело с космополитами. Стали оглашать подлинные фамилии евреев, скрытые псевдонимами. Низкопоклонство.

В том смысле, что смертельная борьба с ним. Россия — родина слонов. Удлинилась цепочка синонимов: евреи — абраши, мойши, сионисты, носатые, пейсатые, жиды пархатые, и вот — космополиты, безродные космополиты. Мама чуть не кричала от страха, она в отчаянии качала головой и целыми днями приговаривала:

— Ооой! Вейз мир, что будет, что будет, это же опять будут погромы!

Когда кончилась эта кампания, космополитов пересажали, а главных расстреляли и выяснили, что все сколько-нибудь существенное, полезное и прогрессивное в мире придумано в СССР или, в крайнем случае, в России (несколько лет назад читал интервью Екатерины Семеновой — певицы. Она авторитетно подтвердила, что, объездив весь мир, убедилась окончательно: все лучшее в мире придумали русские. Бывший крупный инженер, еврей, чуть не сбил меня в интеллектуальный нокаут, сказав, что гордость Америки Харлей-Дэвидсон изобрели двое русских — Харламов и Давыдов. Еле отбился с помощью энциклопедий), разгон был еще так велик, что стали сажать врачей-отравителей, тоже в основном евреев.

Каждый день, горестно раскачиваясь всем телом, мама прочитывала газеты и стонала. Отец был молчалив. Потом его вызвали в Москву, мать боялась, что он не вернется, но он опять вернулся.

Его опять не расстреляли. Только уволили из органов. Причиной стало то, что у мамы родственник был за рубежом, может быть даже в самой Америке. Я не знаю мамину родню; из многочисленных ее братьев и сестер знаю, видел по разу только двоих, из десятка своих кузенов по матери видел одного и знал по имени другого — и то только потому, что он был боксером-разрядником. Мама оправдывалась:

— Почему же тебя уволили из-за моих родственников? Они что, не знают, что у тебя тоже родственники в Филадельфии?

Была такая легенда. Только переехав сюда, я узнал от младшего из своих дядьев и единственного к тому времени живого — Иосифа, что это правда. А у меня как раз в Филадельфии в это время жил старший сын Артем — отдельная, романтическая история, и я попросил его посмотреть в городской телефонной книге, нет ли там Родосов.

Родосы были и в нашем штатике, но не в греческом, а в латинском написании. Греческий остров Rodos по латыни произносится так же, но записывается по-другому: Rhodes. Кстати, и штат, в который мы попали, самый маленький из 50 штатов Америки, называется Rhode Island (Род-Айленд) — остров Родос, но именно в латинском написании Rhodes. И наши штатские Родосы пишутся, естественно, Rhodes’ы. Латиносы.

Артем скопировал лист телефонной книги с двенадцатью нашими однофамильцами и прислал нам.

Я написал письма. По всем двенадцати адресам.

Извините, мол, за наш жуткий английский, мы недавно только приехали и едва овладели вашим языком, но